Племя индейцев пираха уже не раз
ставило ученых в тупик. Язык этого племени, единственный живой из семьи
муранских языков, опровергает многие теории современной лингвистики. Не
имея понятий родства, представления о "вчера" и "завтра", не пользуясь
счетом и каждые десять лет меняя имена, пираха живут и чувствуют себя
совершенно счастливым народом.
Племя индейцев пираха с его укладом
жизни и языком уже не раз ставило ученых в тупик. Мало того, что наречие
этого племени индейцев опровергает все выводы изобретателя теории
универсальной грамматики Ноама Хомского — о том, что строение всех
земных языков строго задано структурой нашего мозга. Язык пираха не
похож ни на один из существующих языков. Причем до такой степени, что
переводить даже самые простые тексты и бытовые диалоги с этого языка и
на него представляется крайне затруднительным.
Более того, образ жизни и язык пираха
приводят в замешательство и других лингвистов. Они справедливо считают,
что язык — инструмент коммуникации и должен отражать хотя бы базовые
явления человеческой культуры. Но пираха не имеют многих, как кажется
европейцам, основополагающих понятий — ни в языке, ни в культуре.
Как признаются сами ученые, в этом языке
"отсутствуют элементы, без которых эффективная коммуникация кажется
невозможной". И все-таки пираха успешно общаются между собой и чувствуют
себя более чем счастливым народом. Об этом европейскому миру рассказал
христианский миссионер Дэниэл Эверетт. Тридцать лет назад лингвист,
антрополог и проповедник Слова Божьего Дэниэл Эверетт отправился в
долину реки Маиси в Бразилии, чтобы нести христианскую веру местному
племени под названием пираха.
Религиозная миссия Эверетта с треском
провалилась. Перевод Евангелия от Марка совершенно не впечатлил
аборигенов. Но в процессе общения и жизни с ними Эверетт узнал столько
нового и совершенно для него невообразимого, что, во-первых, стал
агностиком, а, во-вторых, усомнился в современных языковедческих
теориях. Что же это за племя из бразильских джунглей, чей уклад жизни
способен миссионера сделать неверующим, а лингвистов — пересмотреть
базовые теории своей науки?
Трудности Эверетта с толкованием
Священного Писания начались сразу же, как только он начал рассказывать
аборигенам о деяниях Иисуса. Дикари осыпали его вопросами — но не о
божественной доброте и мудрости, а о деталях куда более практичных. Их
интересовало, например, какого роста был Спаситель, какой цвет имела его
кожа, а самое главное — где же Эверетт с ним познакомился? После
смущенного признания Эверетта в том, что он лично не встречался с
господом, аборигены казались крайне разочарованными. "Ты никогда его не
видел, так зачем ты нам это рассказываешь?" — сказал один из его
слушателей.
Как оказалось, пираха не имели привычки
рассказывать о том, чего не видели сами. (Эверетт позже назвал их
"экстремальными эмпириками", то есть людьми, опирающимися исключительно
на свой опыт). Это было непосредственно отражено и в их языке: пираха
изъяснялись исключительно простыми предложениями, говоря от первого
лица. В их языке отсутствовали грамматические конструкции, необходимые
для формирования косвенной речи.
Позже этот вывод Эверетта попытался
оспорить другой ученый, Ули Зауэрланд из берлинского Центра общего
языкознания. В ходе одного из экспериментов Зауэрланд разыграл перед
аборигенами сценку: один из актеров брал предмет, спрятанный другим
актером (например, папайю или орех) и перепрятывал его. Второй актер
стоял с завязанным глазами и не видел этого действия. Зрителей из
племени пираха просили поделиться впечатлениями о том, что произошло. По
мнению Зауэрланда, их высказывания можно было перевести примерно так:
"Оопе думает, что орех под банановым листом. На самом деле он под
корзиной". Или так: "Оопе не знает, где орех".
Однако Эверетт, который в настоящий
момент работает в Университете Бентли (США), в корне не согласен с
трактовкой коллеги. Он считает, что высказывания аборигенов следует
перевести так: "Орех под банановым листом. Оопе думает так". Или: "Где
орех? Оопе не знает".
Трудность заключается в том, что Эверетт
и его супруга — фактически единственные люди, которые провели бок о бок
с пираха длительный срок (миссионер с женой семь лет прожили в
племени). "Мы опираемся на выводы одного-единственного человека", —
признаются другие исследователи. Ули Зауэрланд, который взялся
исследовать культуру пираха, назвал их крайне примитивным народом.
Хотя это как посмотреть. Некоторые
последователи духовных практик, стремящиеся быть "здесь и сейчас",
могли бы поучиться у этих туземцев, живущих в хижинах и не знающих ни
грамоты, ни счета. Уклад пираха напоминает быт подростков, которые
предоставлены сам себе на летних каникулах. Например, спят они совсем
немного, и не по ночам, а как попало. "Все селение погрузилось в сон", —
такая поэтическая фраза к племени пираха неприменима.
Туземцы дремлют урывками, по 20-30
минут, прислоняясь к стене пальмовой хижины или прикорнув под деревом.
Если сон сморит неодолимо, могут прилечь на час-другой — прямо тогда,
когда захотелось. Проснувшись, они отправляются поохотиться, или
предаются нехитрым развлечениям: болтают, смеются, мастерят что-нибудь,
танцуют у костров и играют с детьми и собаками.
"Здравствуйте", "спасибо", "до
свидания", "извините" — подобные выражения вежливости в языке пираха
отсутствуют. Люди большого мира используют эти слова в диалоге со
знакомыми людьми, чтобы отличить их от всех прочих, подчеркнуть хорошее
отношение и внимание к ним. В племени, которое насчитывает 300 человек,
все и так знакомы друг с другом и совершенно не сомневаются в обоюдной
любви и принятии. Вежливость — побочное дитя взаимного недоверия,
говорит Эверетт, а пираха этого чувства лишены.
Эти люди практически не имеют понятий
родства. Они воспринимают его только через рождение ребенка. Отсюда —
всего три соответствующих слова: "родитель" (неважно, мама или папа),
"ребенок" и еще одно слово для обозначения брата или сестры, опять же
независимо от пола (дети одних и тех же родителей). Все остальные —
просто члены их племени. Более того, пираха не раз и не два за жизнь
меняют имена. Они считают, что младенец, ребенок, подросток, взрослый и
старик, в теле которого они были или еще побывают — это все разные люди.
В среднем пираха меняют имя раз в шесть-семь лет, причем для каждого
возраста у них есть свои подходящие имена. Так что по имени члена
племени всегда можно сказать, о человеке какого возраста идет речь.
Охотой и собирательством члены племени
занимаются ровно настолько, чтобы обеспечить пропитание на сегодняшний
день. Запасов не делают. Добытое делится на всех — понятие частной
собственности здесь отсутствует, ведь это просто неудобно. Разделили —
съели. Возможно, поэтому пираха не имеют слов для счета. Это не
единственные аборигены, которые не умеют считать.
Однако жителям племени пираха сама
концепция счета оказалась чужда. В их языке нет даже четкого различия
между единственным и множественным числом. Пираха употребляют всего два
слова, одно из которых можно приблизительно перевести как "несколько"
(количество предметов от одного до четырех) и "много" (более пяти
предметов).
Более того, научить местных молодых
людей счету оказалось невозможно. В течение восьми месяцев племя
исправно присылало к "белым людям" своих детей, однако результаты
оказались неутешительны. К концу обучения никто из индейцев не мог
сосчитать до десяти, не говоря уже о такой мудреной операции, как
сложение. Обучающиеся даже не видели разницы между кучками, в которых
было соответственно четыре и пять предметов — для них они выглядели
одинаковыми.
Различия между целостностью и частностью
тоже отсутствуют. В языке пираха нет слов "весь", "все", "часть",
"некоторые". Если все члены племени побежали на речку купаться, то
рассказ пираха будет звучать так: "А. пошел купаться, Б. пошел, В.
пошел, большой (много) пираха пошел (пошли) купаться".
Нет в языке и слов для обозначения
оттенков цвета. Строго говоря, есть только два слова: "светлый" и
"темный". По-видимому, более конкретные суждения об оттенке предметов
туземцы оставляют на суд непосредственного зрителя. "Пересказывать"
какой-то цвет они просто не видят смысла.
Нет у пираха и чувства пропорции,
соразмерности. Белые торговцы, ведущие с ними меновую торговлю с конца
XVIII века, изумлялись: пираха мог принести пару перьев попугая и
потребовать взамен весь груз с парохода, а мог притащить что-то огромное
и дорогое и потребовать за это глоток водки. Этот феномен Эверетт
объясняет тем, что пираха живут "здесь и сейчас". Их мышление и ощущения
ориентированы на непосредственные переживания. То, чего они не видят
сами или не слышат от очевидцев, для них не существует.
Прошлое для них также не имеет
практически никакого значения. У пираха, кстати, очень мало мифов и
совершенно отсутствует понятие об истории рода: родители не рассказывают
детям о дедах и прадедах. Поведение и язык туземцев полностью
подтверждают выводы Эверетта. Но вот оценка уклада жизни пираха у
антропологов разнится.
Зауэрланд, как говорилось выше, считает
культуру индейского племени примитивной. Считать, не говоря уже о письме
и чтении, эти дикари не умеют, изъясняются примитивно, о будущем не
думают, к обучению не способны. А вот Дэниэл Эверетт свое отношение к
культуре племени выразил в заголовке своей книги "Самый счастливый народ
мира: семь лет в Амазонии у индейцев пираха".
Он считает, что жизнь пираха гармонично
подстроена под их нужды. Туземцам не нужно делать запасы на будущее: в
их климате не бывает холодной зимы. Разделять материальные предметы на
"мое" и "чужое" тоже нет никакой нужды. По мнению Эверетта, пираха не
знакомы многие страхи и заботы, терзающие современных людей "из большого
мира". И проникаться ими пираха не хотят.
www