Археологические тайны Сибири
Археология — это увлекательная работа по восстановлению жизни древних обществ на основе немногих оставшихся после них костей, черепков, фундаментов домов и конских удил. А что полезное при этом можно узнать? Корреспондент «Чердака» поговорил с доктором исторических наук, профессором кафедры археологии, истории Древнего мира и Средних веков Тюменского госуниверситета Натальей Матвеевой и выяснил, что узнать можно немало.
[Ch.]: В археологии самое интересное — как по немногим артефактам в земле восстановить картину того, какое общество существовало тут в прошлом. Можете ли вы называть общие принципы, которыми руководствуются археологии и историки, когда восстанавливают прошлое по материальным источникам?
[НМ]: Да, археология от других исторических наук отличается своими источниками: они разрушены, фрагментированы и видоизменены. Металл коррозирован, древесина и меха истлели, керамика разбилась, железо разрушилось, серебро окислилось и так далее. Соответственно, и пропорции материалов и видов занятий в древней жизни исказились. Очень важно анализировать разные группы источников в контексте, оценивать их местонахождение в пространстве и в глубине памятника, а также в сочетании друг с другом. Археология, в первую очередь, очень сложное источниковедение. Хотя задачи не исчерпываются анализом источников, но именно на его основе археологи стремятся реконструировать археологический факт, например, что это было — жилище или погребение, богатого или бедного, насильственно он умер или нет. А уже из суммы археологических фактов и их сопоставления с хронологией и другими историческими событиями можно реконструировать факт исторический — он и станет достоянием исторической науки. То есть работа археологов многоступенчатая: от мелких вещей — к историческим выводам. Но первая часть работы всегда важнее.
[Ch.]: Вы имеете в виду установление археологических фактов?
[НМ]: Да, потому что он, факт, потом и остается в науке. Факт раскопки жилища, военной крепости или могилы никогда не будет подлежать сомнению. А кому они принадлежали и в каком веке — это может быть оспорено лет через 10, когда появятся, например, новые методы датирования.
[Ch.]: То есть главная задача археолога — скорее правильно описать источник, чем его проанализировать?
[НМ]: Нет, мы ставим перед собой и ту и другую задачу. Потому что если археолог не будет анализировать и сопоставлять с историческими фактами, это превратится в голое вещеведение. Тогда археологическая наука будет неинтересной, в ней будет мало интеллектуального труда.
[Ch.]: Какую часть культуры древнего народа можно реконструировать по источникам более-менее точно, а какую совсем нельзя?
[НМ]: Это зависит от источника. Например, мы много лет изучали в Тюменской и сопредельных областях Западной Сибири ранний железный век. И если выбираешь памятники для раскопок на глине — это обычно пашни, где тысячелетиями не было леса, а были луга и образовались черноземы, — то их исследовать физически тяжело, так как они очень плотные. Но зато они лучше сохраняют органику, и остатки разрушений в них более четкие. Видны прямоугольные котлованы жилищ, пристройки, каждый столб стоит в том месте, в котором был изначально вкопан, и, даже если от него осталась только труха, легко определить, столбы это или нет.
И нам удалось установить, что у местного населения были усадьбы из четырех-пяти жилищ с переходами из жилого помещения в сени, пристройки, загон для скота, сарай для хранения лодок и сетей. Оказалось, что это очень сложная архитектура, известная сегодня, например, в Грузии и у южных славян. А когда стали раскапывать погребения этого же населения, выяснилось, что у них кругом культ коня — они всадники, воины. И много богатых погребений с привозными вещами, престижными предметами из дальних стран — Причерноморья и Индии. Получается, жилая и погребальная традиции друг с другом контрастируют. Это значит, что их социальная культура была милитаризованной, в ней доминировали подвижное скотоводство и война. А экономический базис — жилища, структура поселения — отражали более архаичный предшествующий период эпохи бронзы, когда в Сибири существовало оседлое придомное скотоводство и культура разведения крупного рогатого скота ради молока.
Получается, что древние общества сильно отличаются одно от другого в силу разных причин — изменения климата или политического воздействия. И выходит, что разные группы источников дают принципиально новую информацию. Поэтому археологи стараются исследовать не только поселения и курганы. Например, искать святилища мало кто умеет, но к ним проявляется колоссальное внимание, потому что именно в них духовная жизнь и этническая самобытность населения проступает ярче всего.
[Ch.]: А почему мало кто умеет их искать? Их трудно найти?
[НМ]: Да. Потому что могилы рыли, исходя из представлений о том, что перерождение происходит в земле. Архетип Матери сырой земли есть почти у всех народов земного шара и точно у всех европейцев. И поэтому стремились выкопать могилу глубоко в земле. А в ритуалах стремились к небу, к богам, поэтому все эти святилища наземные. И сохранность их хуже, из-за того что они больше разрушены. В горах, конечно, святилища сохраняются — в гротах, пещерах. Но вот для Тюменской области это нехарактерно.
[Ch.]: То есть такие святилища в принципе можно найти только там, где были каменистые местности?
[НМ]: Там, где условия горные (и в каменистом грунте, конечно, лучше сохранность таких объектов), обнаружено много оригинальных комплексов. Например, Камень Дыроватый в районе Нижнего Тагила на реке Чусовой. Это высокая пещера у реки, в которую снизу человеку не забраться. Люди к стреле привязывали дары и стремились послать стрелу в эту пещеру, чтобы попасть в «отверзтую пасть земли» и доставить таким образом дары какому-то духу гор. Вся эта пещера была наполнена наконечниками стрел.
Но бывает, что святилища обнаруживают на окраинах поселений, например, эпохи энеолита (IV—III тысячелетие до н.э). В Тюменской и Курганской областях обнаружились астрономические пункты, которые называют хенджами. Почти все слышали про Стоунхендж. Там, где было много доступного камня, строили каменные хенджи, а там, где камня не было, строили вудхенджи, то есть кольцевые ограды из столбов. И здесь, в Сибири, оказалось, такие же астрономические пункты слежения за звездами выстроены из бревен. Это столбы, вкопанные кругами и сориентированные на восход Луны, на восход и закат Солнца, солнцестояние, равноденствие. В общем, календарные циклы отмечались всеми народами мира в разной форме. А у индоевропейцев они оказались довольно близкими по смыслу, хотя разными в плане строительных материалов.
[Ch.]: От деревянных-то хенджей, наверное, одни ямки остались. Сами они не сохранились?
[НМ]: Кроме ямок есть еще рвы, которые отделяли сакральную зону от профанной. Следы жертвоприношения животных и людей, пища в целых сосудах. В поселениях они в основном битые, потому что люди ходили по этому мусору, а тут специально вкапывали, оставляли для богов много целых сосудов. Они были декоративными, со сложными космограммами (схематические изображения космических объектов — структуры мироздания — прим. «Чердака»). И это все здесь, в Сибири.
Фактически изучение каждой эпохи в течение многих лет способно приносить уникальные открытия как раз на сопоставлении данных о поселениях, жилищах, могильниках — какими группами вещей они должны отличаться и как эти вещи должны в пространстве располагаться, о каких действиях людей говорят. Как правило, обыватель считает, что задача археолога — раскапывать, найти невероятную, большую, ценную вещь. На самом деле ищут не сами вещи, а информацию о соотношении вещей с поступками, идеями и причинами изменения поведения. Вещи являются только знаками человеческой деятельности, и в них может скрываться сложная информация.
[Ch.]: В археологии много разных археологических культур. Каковы критерии определения культуры и как одну отличить от другой?
[НМ]: Все, что мы изучаем, называют культурами, потому что народы исчезли и имена им присвоить мы не можем, даже если бы хотели. Были попытки в XIX веке и в 20—30-е годы прошлого века: тогда считали, что специфика горшков и инвентаря — это отражение древних народов. Сейчас никто с этим не согласен, потому что за единством культуры может скрываться все что угодно — может, этническое сходство, а может, сходство хозяйственных занятий. Например, ханты и манси очень близки по культуре. А может скрываться политическая общность или желание слиться с господствующим народом, подчиниться в целях получения перспектив своего физического выживания. Сегодня ведь африканцы не хотят развивать африканскую культуру. Они хотят жить в Европе и с детства понимают, что Африка не даст им шансов развития и надо ехать куда-то и принимать чужую культуру. И на костюме многих наших современников надписи на английском. Это же не из-за насилия господствующей культуры.
[Ch.]: А просто потому, что соседняя культура привлекательна?
[НМ]: Да, престижна, дает жизненную перспективу. Поэтому бывает, что разные по происхождению народы заимствуют одну господствующую. Это было во времена Римской империи, Тюркского каганата, Монгольской империи.
[Ch.]: Как определить, что вот здесь одна культура заканчивается, а здесь начинается другая?
[НМ]: Археологическая культура — это технический научный термин, которым археологи на картах определяют площадь распространения одинаковых форм инвентаря: одинаковых горшков, могил, домов и тому подобного, — только и всего. И это значит, что тут жило население, которое имело общие традиции в материальной и духовной культуре.
[Ch.]: Как тогда определить, что этот народ перемещался, или мигрировал, или смешался с другими? Это отражается на материальной культуре?
[НМ]: Конечно. Есть технические новации, которые просто заимствуют от соседей, — железные топоры, например, или литье бронзы в специфических формах. И люди могут, не меняя ни культуры, ни мировоззрения, заимствовать технологию. Компьютеры же распространились по всему миру и при этом принципиально не повлияли на национальное самосознание. Подобные вещи происходили во все века. Заимствования были в огромном количестве, но какие-то местные традиции сохраняются, несмотря на них. Например, обычай класть покойника головой на закат или на восход, в яме большой или маленькой, ставить инвентарь или не ставить. Эти традиции не связаны ни с выгодой, ни с прогрессом, ни с престижем, и они являются этническими маркерами народов древности. Поэтому, если меняются маркеры духовной сущности народа, то мы говорим, что народ растворился, или исчез, или мигрировал. В общем, что-то произошло.
[Ch.]: Вы изучаете период Средневековья Западной Сибири и Урала?
[НМ]: В настоящий момент археолог приезжает на раскопки на памятник, но рентгеновским аппаратом до глубины его не просвечивают. В этом году мы приехали на средневековое городище, которое специально выбрали для раскопок, предполагая, что оно относится к раннему Средневековью. Но раскопки дали раз в шесть более сложную картину, чем мы предполагали. Оказалось, что там несколько периодов обитания и в раннем железном веке, и в самом Средневековье как минимум три-четыре периода обитания. Выявились следы XI—XII веков — и пожарища там были, и войны, и следы непохороненных людей, бившихся на стенах крепости против врагов. Сложность памятника всегда оказывается большая, чем ты в состоянии прогнозировать. И это хорошо.
[Ch.]: Значит, если вы находите сложный памятник, который выходит за рамки одной эпохи, то вы просто описываете все эпохи, в которых он существует?
[НМ]: Да, так делают все археологи, это требование — один из главных принципов археологии: всесторонность и полнота исследования. Интересна мне эта эпоха или нет — мы должны ее знать, понимать и детализированно изучать наравне с другими памятниками, входящими в круг наших научных планов. Постепенно тебе становится интересно все, к чему ты приложил труд, что понял и в чем разобрался.
[Ch.]: На сегодня описана ли полная картина того, что происходило на Урале и в Сибири в древности и Средневековье?
[НМ]: Централизованного и планомерного изучения различных территорий никогда не удавалось достичь, поскольку археология европейской части начала развиваться раньше, с XIX века. До революции этим занималась Императорская археологическая комиссия. Соответственно, Сибирь отставала. Но когда началось ее промышленное освоение, оно сопровождалось выдающимися экспедициями и открытиями. А конкретно в Западной Сибири, где мы работаем, период изучения начался только с нефти и газа, то есть скачкообразный прирост археологических данных происходил с 70-х годов и продолжается до сего дня. Например, на юге Тюменской области хорошие раскопки поселений и могильников проводили в зонах прокладки нефте- и газопроводов.
Получается, регионы изучены выборочно, не сплошным образом. А сводные труды по археологии Сибири до сих пор не изданы, и неизвестно, когда будут, хотя такой труд задуман Сибирским отделением РАН. Отдельные периоды истории реконструированы отдельными специалистами, например томский археолог Людмила Чиндина написала несколько книг по раннему железному веку и Средневековью нижней Оби и Притомья. В Омске был исследователь Владимир Матющенко — он открыл много блестящих памятников периода бронзы. Есть обобщающие работы по Барабе, Алтаю, Приамурью, а сводной картины нет, и в ближайшее время она не появится, скорее всего.
[Ch.]: Почему?
[НМ]: Потому что у нас взят курс на организационные изменения в российской науке по западному образцу. В западной модели реализуются модели конкуренции, индивидуального успеха, личного открытия. Она не слишком хорошо приспособлена для обобщения материала больших тем или регионов.
[Ch.]: Просто невыгодно делать обобщающие материалы?
[НМ]: Так ведь они не будут демонстрировать твою личную заслугу. В обобщающих трудах всегда закономерно выходит результатом коллективное усилие многих поколений ученых. Учебник физики ведь отражает не одного Ньютона или Энштейна. И тот, кто пишет этот учебник, себе этим имя не создает.
[Ch.]: Вы преподаете математические методы в исторических исследованиях. Что это за методы и как они сейчас применяются?
[НМ]: Математику в исторических дисциплинах можно применять там, где есть массовые источники — переписи населения, подушные подати, ревизские сказки, результаты выборов в США, например. В советской истории это делопроизводство, протоколы партийных собраний, документы Госплана. И особенно это хорошо для политической и экономической истории, чтобы сделать обоснованные выводы и обеспечить проверяемость. Квантитативная история появилась еще в 60-е годы XX века и быстро стала частью исторических наук. Таких методов много для разных данных. Они могут измеряться в килограммах, тоннах, человеках или других параметрах, или быть качественными характеристиками — например, есть металлические изделия в могиле или нет. Поразительно, какие блестящие результаты можно получить таким образом. Например, изучение тысячи скифских погребений с рядовыми горшками, костями и железками позволило выявить несколько групп населения, в том числе рабов, богатых, бедных, зажиточное сословие. Люди отличались по своему социальному статусу. От общества не сохранилось никакой письменности, но мы можем реконструировать какие-то элементы социальной жизни. Я считаю, такие исследования открывают великолепные возможности.
[Ch.]: Среди ваших занятий числится и палеоэкология. Что это за направление и чем оно занимается?
[НМ]: Палеоэкология — это большое направление, которое объединяет не только историков, археологов и этнографов, но и специалистов в биологии, ботанике, геологии. История человека всегда была связана с природной средой, солнечной радиацией, температурой, увлажнением-усыханием климата. Технические новации и изобретения тоже часто спровоцированы природными катастрофами, сырьевыми кризисами и прочим. И мы обсуждаем разные аспекты реконструкции природной среды по археологическим данным, потому что, например, почвы древних памятников — такой же древний архив истории земли для почвоведов, геологов, географов, как и для нас.
Географам-почвоведам археологи нужны, потому что они датируют свои памятники довольно точно. А геологи, зоологи и ботаники нужны нам, чтобы определять, например, какой это слой, однократно ли он сформировался или человек приходил сюда несколько раз? То, что мы наблюдаем, — это остатки одного или трех жилищ? Строились ли они на одном и том же месте? Это разнообразие культур или развитие одной культуры длительное время? Эти выводы, подкрепленные междисциплинарными исследованиями, намного более обоснованы, чем просто домыслы археологов, базирующиеся на их гуманитарном образовании. Если мы будем оперировать только гуманитарным знанием, мы будем переносить модели развития одних народов, которых мы знаем по современности или письменным источникам, например римлян или монголов, на поведение исчезнувших народов. А так мы можем исходить из разнообразных фактов самого прошлого и можем объяснять его как сложную систему. В эту тематику входит и физиологическая адаптация населения. Какие болезни, какая продолжительность жизни, какие демографические параметры, наличие или отсутствие следов социального насилия в группах, характер питания и многие вещи реконструируются на данных археологии.
[Ch.]: Существуют ли в археологии тренды? Например, сейчас модно использовать какие-то методы или какие-то темы становятся актуальны?
[НМ]: Конечно. Всегда есть лидеры и достижения, на которые хочется равняться, перенимать методику, которая позволила бы достичь особой доказательности и авторитета в научной среде. Таким авторитетом в последнее время обладает междисциплинарность. Она на Западе считается необходимым условием проведения раскопок. Обязательно приглашение в состав коллектива палинологов, которые определяют растения по пыльце, карпологов, изучающих семена, зоологов, которые определяют диких и домашних животных. За каждым специалистом большой арсенал возможностей, который дает его видение материала, и кооперация таких усилий позволяет понимать общество в целом, а не просто установить, что это поселок каких-то людей. Можно реконструировать и динамику их жизни, и взаимодействие с соседями, и отношение между людьми в коллективе.
На примере наших же работ последних лет по Великому переселению народов мы можем говорить, что из-за усыхания юг Западной Сибири, который сейчас называют лесостепью, был степью. И он был зоной проживания кочевников. Сюда постоянно внедрялись кочевники с территории Казахстана и Южного Урала и воевали с местным населением. Оно воспринимало традиции этих кочевников не всегда охотно, потому что мы по погребениям видим, что очень много рубленых ран, в том числе на черепах, людей казненных, сломанных позвоночников и тому подобного. То есть военное насилие отражается. И вместе с тем в инвентаре видно заимствование у этих же завоевателей не только украшений и вооружения, но и декора, и даже такой традиции, как изменение формы черепа. Детям бинтовали голову еще в колыбели, чтобы она приобретала башнеобразную форму. У кочевников это был знак социального превосходства, и покоренное население перенимало традиции культурного подчинения пришельцам. И у этого же населения сейчас исследуется ДНК, чтобы определить, какие группы кочевников принимали участие в завоевании. Вот такая вот междисциплинарность — тренд, и я считаю, очень удачный.
Комментарии 0
