Дата: Воскресенье, 04.12.2016, 11:57 | Сообщение # 796
Группа: Проверенные
Сообщений: 2371
Статус: Оффлайн
....От рождения ты обладал аутентичностью. Но вскоре за твоё "Я" взялись как следует: ты – христианин, католик, белый, немец, представитель избранной Богом расы, ты должен править миром, и так далее, и тому подобное. Тебе навязывают ложное представление о том, кем ты являешься. Тебе дают имя, а вокруг этого имени возводят гору амбиций и обусловленности.
К моменту окончания университета ты полностью теряешь свою невинную сущность. Теперь ты – огромное эго, увенчанное золотой медалью, первоклассностью, званием лучшего студента. Теперь тебя можно выпускать в мир.
У этого эго имеются все желания, амбиции, оно стремится быть лучшим во всём. Ты попадаешь в рабство к собственному эго. И это не позволяет тебе увидеть проблески твоей подлинной сущности, – а ведь твоя истинная жизнь – там, в твоей аутентичности. Потому эго порождает лишь нищету, страдания, борьбу, фрустрацию, сумасшествие, суицид, убийство – все виды преступлений.
Все родители совершают насилие, все образовательные системы совершают насилие, потому что с тобой никто не считается. У них есть априорные идеи, с самого начала они знают, что правильно. И они втискивают тебя в это "правильное". Ты корчишься, вопиешь внутри, но ты бессилен что-либо сделать.
Ребёнок столь беспомощен и столь нежен – лепи из него что угодно. Этим как раз и занимается общество. К тому моменту, пока ребёнок окрепнет, его уже искалечат тысячей и одним способом. Парализуют, отравят.
Весь мир превратился в ад из-за неверного образования. Любое образование, ставящее во главу угла амбиции, непременно породит ад на земле - как доказательство своей успешности.
Искателю истины следует начинать с этой отправной точки: чтобы ни внушало тебе общество о том, кто ты есть, отбрось это. Ты определённо не можешь быть таким, – а ведь никто не может знать этого, кроме тебя самого: ни твои родители, ни учителя, ни священники. Кроме тебя, никому не дано проникнуть в тайну твоего существа. Никто не ведает ничего о тебе; что бы они ни твердили о тебе – всё ложь.
В день, когда ты захочешь стать религиозным, отбрось религию. В день, когда пожелаешь ощутить связь с Богом, отбрось всяческие концепции Бога. В день, когда у тебя возникнет желание узнать, кто ты есть, отбрось все ответы, данные тебе раньше. Всё заимствованное следует сжечь.
Это не твой собственный экзистенциальный опыт, не то, к чему ты пришёл сам. Другие, возможно, и пришли к этому знанию сами, но ты попросту подобрал его. Ты накопил его чисто механически. Знание не возникло изнутри тебя, оно не пришло в результате твоего внутреннего роста. Оно – мусор, собранный с чужих порогов, оно взято взаймы, мертво. ...
Дата: Воскресенье, 04.12.2016, 12:02 | Сообщение # 797
Группа: Проверенные
Сообщений: 2371
Статус: Оффлайн
...В моменты приближающийся опасности: ты ведёшь машину и вдруг понимаешь, что аварии не избежать… В подобные моменты эго тебя покидает.
Вот потому опасные ситуации очень влекут. Люди взбираются на Эверест. Это глубокая медитация, отдают они себе в этом отчёт или нет. В альпинизме кроется большой смысл. Восхождение в горы опасно – и чем оно опаснее, тем прекраснее. Ты ощутишь вспышки, яркие вспышки безэговости. Когда приходит опасность, ум останавливается.
Или же кому-то – ведь все люди разные, – тонким натурам способна отворить двери красота. Один только вид красивой женщины или мужчины, проходящих мимо, один только внезапный проблеск красоты – как эго уже исчезает. Ты потрясён.
Или вид лотоса в пруду, заката либо парящей птицы – всего, что затрагивает твою внутреннюю чувственную струнку, всего, что захватывает тебя на мгновение всецело, так, что ты забываешь о себе, – тогда эго тебя покидает.
И это замечательно, что случаются моменты, когда эго исчезает и ты ощущаешь проблески истинного и реального.
Религия не умерла благодаря таким редким моментам, происходящим в жизни почти каждого человека. Прислушивайся к ним, впитывай дух этих мгновений как можно интенсивнее, впускай их как можно чаще, создавай пространство, где бы их случалось больше. Это – верный путь к обретению Бога. Отринуть эго – значит обрести Бога. ...
Дата: Воскресенье, 04.12.2016, 17:50 | Сообщение # 798
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
Цитатаmalipas ()
...В моменты приближающийся опасности:
Невозмутимый профессор Кроули
─ Надежда и страх — это отвратительные слова, от которых человечество должно раз и навсегда отказаться. Жить надеждами ─ значит обманывать себя. Жить под влиянием страхов могут только безумцы. Нужно реально смотреть на вещи и спокойно относиться к неизбежности. Неизбежна смерть каждого из нас, и неизбежна гибель человеческой цивилизации. И этот конец наступит не через миллионы лет, а очень скоро. Нужно трезво смотреть на развитие событий ─ у человечества нет впереди и трех лет. Все расчёты проверены мной и моей кафедрой досконально. Это неотвратимо: температура на земле будет стремительно повышаться, льды будут таять, уровень океана будет подниматься, огромные участки суши будут затапливаться один за другим. Бурные потоки смоют города и целые страны. Сначала под воду уйдут Мальдивские и Бермудские острова, потом Япония и Голландия, потом Одесса и Евпатория, Флорида и Нью-Йорк. Самое позднее через десять лет человечество исчезнет. Такое уже не раз происходило на Земле, цикл повторится, но Земля не погибнет, микроорганизмы сумеют выжить и создадут новый толчок эволюции.
Так говорил сидящий перед микрофоном спокойно улыбающийся человек с англо-саксонским лицом в светло-сером пиджаке и голубой рубашке, профессор Аризонского университета Джон Кроули. Напротив, перед другим микрофоном сидел молодой и очень нервный мужчина, по-видимому, ведущий передачу журналист, собравший в эту студию на Мэдисон авеню самых близких людей — нескольких своих друзей и сослуживцев, свою жену и детей, а также жену профессора Кроули.
─ Нет, вы только послушайте этого человека, — ведущий непроизвольно гримасничал и буквально корчился, на своём стуле, оглядываясь по сторонам и ища поддержки в лицах собравшихся. Чертики бегали в его глазах, и он говорил уже не с профессором, а с этой группкой, которая, по его мнению, должна была воплощать здравый смысл и понимание абсурдности профессорских фантазий. Но собравшиеся не выражали ему своего сочувствия, они только улыбались, понимая, что любая другая реакция в данной ситуации бессмысленна и бесполезна. ─ Вы только посмотрите, как он спокоен, как будто он говорит нам о каких-то пустяках. Но может быть он просто шутит над нами? Да нет, он не может так шутить, это учёный с мировым именем, он провёл множество исследований и расчётов, и он знает свой предмет досконально.
─ Но что говорят ваши коллеги? — ведущий с надеждой зацепился за эту пришедшую ему в голову мысль. — Неужели все они с вами согласны? Ведь, если память мне не изменяет, они давали человечеству сто-двести лет и предлагали принять какие-то меры, чтобы предотвратить катастрофу. Как вы объясняете их позицию? Вы считаете, что они все ошибаются?
─ Понимаете, в силу углубляющейся специализации во всех сферах знания, и в том числе и в нашей науке, они учитывают только один аспект проблемы, связанный с узкой их специализацией, я же принял во внимание все, включая акселерацию солнечной активности, выбросы из глубины океана метанового газа и, конечно, парниковый эффект, а также многие другие факторы, которые мне было бы сложно объяснить непрофессионалам. Кроме того, все мои коллеги сидят на зарплатах, и им было бы непросто их лишиться.
─ Вы хотите сказать, что ваши коллеги всех нас обманывают?
─ Это слишком мягкое слово для их поведения. Многие из них хорошо знают, что через три года или даже раньше сотни миллионов людей будут в бегах, а через десять лет на Земле не останется не только людей, но и большей части известных нам животных. Между прочим, даже если я ошибся в своих расчётах, то это ошибка определенно не в нашу с вами пользу. Отпущенный нам срок может оказаться короче рассчитанного мною.
─ И мы ничего не в состоянии сделать?
─ Мы можем использовать оставленное нам время, чтобы прожить его осмысленно и полноценно, любить тех, кто нам дорог, помогать тем, кому мы можем чем-то помочь. Больше ничего сделать нельзя.
─ Но думали ли вы о ваших близких, о детях. Что они могут почувствовать, услышав ваш приговор и поверив вам? — ведущий снова обернулся к присутствующей в студии группке, и заметил, что улыбки, ещё не так давно слегка насмешливые или просто глупые, уже не озаряли их лица. Лица большинства побледнели и вытянулись, на них выступили гримасы напряжения и плохо скрываемого страха. Только лицо профессора Кроули, к которому он снова повернулся, было по-прежнему спокойным и радостным.
─ Скажите, что или кто даёт вам силу сохранять вашу радостную невозмутимость? — задал вопрос интервьюер.
─ Вы спросили верно — что и кто? Я отвечу, что — это годы занятий самоуглублением, укрепивших мой дух и создавших во мне безучастность как в отношении моего благополучия, так и относительно судьбы моих близких и тем паче — абстракции человечества, которого я никогда не видел и смутно могу представить, а кто — это мой учитель, который помог мне выработать эти качества. Что касается моей жены, единственно близкого мне человека, у нас с ней полное единодушие по этому вопросу.
─ Позвольте вас спросить, вы член какой-то религии или секты? Или, может быть, вам помогает сохранять вашу странную и пугающую безучастность какое-то особое учение или вера — вы не могли бы поделиться с нашими слушателями этим сокровищем?
─ Я могу поделиться мыслями, но не моим спокойствием. Много лет тому назад в результате серьезного внутреннего опыта я отказался от всех известных мне религий и метафизик и спокойно живу без этих считающихся необходимыми декораций. Одновременно я отказался от чувства свой и чужой вины и потребности осуждать или прощать как себя, так и кого-либо. У меня нет веры в Бога или богов в обычном понимании этих понятий, но есть глубокая убеждённость в сверхразумности моего собственного и окружающего меня мира. Я говорю сейчас о моем теле, моем внутреннем мире и обо всём космосе от микрочастиц и до туманностей и галактик, о которых наша наука почти ничего не знает ─ они выше нашего разума. Все это может быть снова названо древним словом Бог или каким-то другим удобным словом, но смысл этого слова будет совсем другим. Заметьте, я не говорю, что Вселенная разумно устроена, напротив, она сверхразумна и для разума непостижима. Потому наши тревоги и страхи, наш оптимизм и пессимизм, наши мифы и идеи только лишь запутывают наше понимание своей участи и хода событий, как внутренних, так и внешних. Помогают такие вещи как невозмутимость и открытость всему, что с нами происходит. Но эти качества нельзя передать другому при помощи слов, их нужно в себе создать, а для этого необходима особая предрасположенность и особая судьба. И учитель. Не знаю, сумел ли я что-нибудь объяснить и нужно ли это кому-нибудь…
Профессор Кроули оглянулся на группку людей, сидевшую вдоль занавешенных длинными прозрачными занавесками окон, и увидел, что некоторые из них привстали и, отвернувшись от происходившего в студии, смотрят куда-то вниз на улицу. И уже сам нервозный ведущий, оставив свой микрофон, буквально впился в окно, и дергаясь всем телом, разглядывал то, что творилось на улице сорока этажами ниже.
Профессор был единственным, кто спокойно сидел на своем месте перед микрофоном и ожидал продолжения интервью, для которого он приехал в Нью-Йорк из далекого штата Аризона, из города Темпл, стоящего на озере Темпл, где он прожил всю свою жизнь, посвятив ее любимой науке и любимой жене Мелани, разделявшей с ним все: дом, постель, его радостный фатализм и его безучастность в отношении внешних происшествий. И вот теперь он смотрел на суету в студии и радовался тому, что он спокоен, хотя все, и его жена Мелани вместе с другими, испуганно льнули к окнам и, наклонившись, пытались разглядеть то, что происходит на Мэдисон авеню сорока этажами ниже, и лица их не предвещали ничего доброго.
─ Мелани, ─ окликнул жену профессор. Мелани обернулась к нему, и он прочитал на ее лице следы ужаса и отчаяния, которых не видел никогда прежде.
Трясущимися губами она прошептала одно единственное слово:
Дата: Воскресенье, 18.12.2016, 16:18 | Сообщение # 799
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
Советские истории: Цистерна со спиртом
Трое геологов заблудились летом в тайге. Поплутали пару дней и вышли на заброшенную жд ветку. Пошли по ней. Она привела их в тупик, а там кроме жд цистерны и нет более ничего. Ну делать нечего, стали располагаться на ночлег. Спички, ружьишко, запасы харча у них были. Развели костер, чаёк там, каша в котелке...Все же решили глянуть что в цистерне. А там - спирт! Ни фига се подарочек sm_biggrin.gif Попробовал самый смелый - вроде не ослеп, спирт питейный. Стали решать - как быть? Взять с собой сколько смогут унести и отправиться искать людское поселение? А остальное? А вдруг другие найдут? Ну ладно, вышли мы к людям, связались со своими, нас забрали, а спирт? Как потом наведываться за допингом?
Короче, цистерна держит как капкан. Удивительным образом у всех троих нашлась причина не возвращаться в цивилизацию. У одного жена и тёща - два дракона, у другого батя живет с какой то галимой бабой и за сына его не считает, а у третьего вообще никого нет, кроме йобнутого брата, Прикинув перспективы тоски в мире людей и свежего воздуха тайги, с дичью, грибочками, ягодками и с цистерной под боком- пришли к одному устраивавшему всех выводу. Остаёмся!
Их уже и искать перестали. Дома справили заочные поминки, выпили и забыли.(это потом, как сообщалось в газете, рассказывали близкие)
А прожили они рядом с цистерной около 10 лет.
На первое время выкопали землянку. Лопатка да пара топориков само собой у них были, ну и ружье с патронами. Ближе к осени, исследуя окрестности, километров за 150 наткнулись на поселение. Спирт меняли на муку, соль, порох и прочие необходимости . Поставили вскоре небольшой сруб (в другой версии, там был полуразвалившийся охотничий домик, который они восстановили), и стали жить и с цистерной дружить, кстати не забывая заниматься научной деятельностью, геологи же все таки...
Ну что ж, зовите кота с лампочкой. А мне честно говоря нравится, тайга, зима, избушка, огонь в печке шурует. На столе картошечка, грибочки, зайчатина с медвежатиной тушоные в горшочках, водка на кедровых орешках и два верных товарища. И хрен со всем тем, что в мире происходит. Мечта! источник: http://www.yaplakal.com/forum7/topic1510429.html
Сообщение отредактировал Позитроныч - Воскресенье, 18.12.2016, 16:26
Дата: Пятница, 23.12.2016, 17:56 | Сообщение # 800
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
ПОПУТЧИЦА
Хмурым осенним днем ехал я по делам в совсем незнакомый мне провинциальный городок. Уже почти добрался. Смотрю – на обочине возле какой-то деревушки голосует женщина. Машины впереди пролетают, не останавливаются. Подъехал ближе, сам понял – почему. То ли бомжиха, то ли просто пьяная… одета странно, движения неуклюжие. Короче, непонятная женщина. Я тоже проехал мимо. Глянул в зеркало – а она как-то обреченно рукой махнула и потопала пешком. Не шатало ее, к слову говоря, как это с пьяными бывает. Шла относительно ровно, зато сильно хромала. читать:
А машина-то быстро едет… Пока успеешь подумать – глядь, уже километр отмотал. Вроде, как и думать уже не о чем: проехали, типа.
Ну а с другой стороны… Не пешком ведь – на машине. Как отмотал этот километр, так и обратно его намотаешь, делов-то.
Развернулся я, поехал назад. А женщина и не голосует уже, просто ковыляет на хромой своей ноге вдоль дороги.
Я развернулся еще раз, чуть обогнал ее, остановился, посигналил – садись, мол, подвезу.
Подошла. Открыла дверь, села. Худенькая, чуть моложе меня, за сорок уже. Не бомжиха, одета чисто, но как-то неаккуратно. И не пьяная, да. Ну, разве что, слегка с похмелья: перегарчиком от нее все же попахивало. А еще – легким, но хорошо ощутимым запахом березового дыма. Так бывает, когда человек живет в доме с поддымливающей печкой. Одежда быстро этот запах впитывает. Короче, попутчица оказалась та еще. Ну, думаю, ничего. До города – километра три, не больше. Уж как-нибудь…
Женщина устроилась поудобнее:
— Спасибо вам, конечно. Только… чего это вы так? Я ж видала, как вы сперва проехали, потом вернулись?
— Увидал, что тебе идти тяжело. Чего с ногой? Может, в больницу нужно?
— А, это… Нет, не нужно. Это давно уже…
— Тогда пристегнись. Скажешь, где тебя высадить.
— Так, а чего ж пристегиваться-то? Вон, за железной дорогой синий барак видите? Там я и живу.
До дороги было метров триста. Я уж вздохнул было с облегчением. Но тут на идущих впереди машинах дружно загорелись стоп-сигналы: автоматический шлагбаум на переезде медленно опускался. И я вздохнул уже безо всякого облегчения.
Ситуация складывалась нелепая. Ждать проходящий поезд нужно было никак не меньше десяти минут. А до синего барака пешком через пути – минуты три ходу. Но со своей хромой ногой попутчица моя как раз только минут за десять туда и дошкандыбает.
Женщина, словно бы уловила мои мысли:
— А можно, я здесь с вами в машине подожду, пока поезд пройдет?
— Можно. Раз такое дело, давай знакомиться. Меня Саша зовут. А тебя?
— Надя. Спасибо вам. А то правда нога сегодня чего-то совсем… А закурить у вас в машине можно?
— Нет, Надя. Если хочешь – выйди, покури.
— А сигареткой не угостите? — Извини, не курю.
— Жаль… – Надя поерзала на сиденье. Видно, курить ей хотелось очень сильно. – И все-таки не пойму, чего это вы за мной вернулись?
— Сказал ведь уже.
— Ну не знаю, не знаю… — протянула она. Помолчала. И вдруг, каким-то новым голосом спросила:
— Может вы это… отдохнуть хотите?
Я не сразу понял, что она имеет ввиду. Повернулся. Надя сидела рядом в помятом розовом пальто, пахнущим печкой. На скуле виднелся плохо замазанный косметикой синяк. Вокруг глаз и рта обозначились ранние морщины. Видно было, что жизнь потрепала ее изрядно.
— Ну так что, насчет – отдохнуть? – видимо, Надя по-своему поняла мой взгляд.
— Да я, знаешь, как-то и не устал еще совсем, — включил я «дурака» и улыбнулся самой простодушной из всех улыбок, на которые только был способен.
Теперь вздохнула Надя. Мое поведение по-прежнему оставалось для нее непонятным, и видно было, что это ее напрягает.
— Вы, небось, женатый?
— Да. И детей четверо.
— Это хорошо, когда дети есть… — Надя опять вздохнула. Спрашивать, есть ли у нее самой дети, я не стал. Разговор, не успев начаться, зашел, было, в тупик, как вдруг неожиданно получил новый импульс: через закрытый железнодорожный переезд медленно шла молодая цыганка, почти девочка в роскошном пуховом платке с начесом.
Под коричневой дубленкой виднелся округлый живот. В руках цыганка держала большую картонку, проклеенную скотчем. На ней были написаны какие-то слова, приклеены какие-то бумаги с печатями, фотографии. В общем, все как это обычно бывает у профессиональных нищих, работающих на переездах. Цыганка не торопясь шла вдоль вереницы автомобилей. Ни из одной машины ей так ничего и не подали. Впрочем, ее это, по-видимому, не очень смущало. Она шла мимо машин с безучастным видом человека, делающего нелюбимую работу. Тут Надя оживилась:
— Вот кого никогда не смогу понять. До такого опуститься – это ж как себя не уважать нужно, а?
— Ты о чем, Надя?
— Да об этой вот… Вы что, думаете, она и вправду беременная?
— Кто ж ее знает? Вполне допускаю, что и не беременная, что напихала себе туда тряпок всяких.
— Вот и я об этом. До такого опуститься…
— Ну, понимаешь, это ведь цыгане. У них обычай такой – женщина должна или гадать, или попрошайничать. Дурацкая, но – традиция. Ее старшие послали, вот она здесь и ходит.
— Это я знаю, — досадливо поморщилась Надя. – Но попрошайничать… Вот я бы ни за что не стала. Хоть режь меня.
— А почему ты не стала бы попрошайничать? — тут уже мне стало интересно, в чем причины такой принципиальности.
— Потому что в жизни всегда нужно свою гордость иметь. И себя соблюдать. Иначе опустишься в такие вот попрошайки, и сама не заметишь – как.
— Ну а если совсем-совсем прижмет?
— Ничего… — усмехнулась Надя, и я заметил, что у нее не хватает двух зубов вверху. – Уж я-то себе на кусок хлеба всегда честно заработать смогу. Не то, что эта… — она махнула головой в ту сторону, куда прошла цыганка. – Думаете, я про нее не знаю? Хотите, сейчас расскажу, с кем она…
— Так, Надя, стоп-стоп. Про цыганку мне неинтересно. Если хочешь, расскажи про себя.
— Ну… а про себя – чего ж рассказывать? – Надя растерялась. – Родилась я вот в этом бараке. В нем живу.
Потом опять усмехнулась, но уже как-то невесело:
— И помру, наверное, тоже в нем. Вот и вся моя история…
— Ясно…
Тут зазвенел сигнал на переезде, шлагбаум поднялся, машины, медленно переваливаясь через пути двинулись вперед.
Синий барак был совсем рядом, метрах в пятидесяти от железной дороги. Я свернул на обочину, подождал, пока проедут скопившиеся позади машины. Надя молча сидела рядом. Напоследок посмотрела исподлобья и еще раз спросила неуверенно:
— А то смотрите… можем отдохнуть.
— Давай, Надя, поосторожнее через дорогу. Храни тебя Господь.
— Ну, тогда и вам спасибо.
Попутчица вышла из машины и медленно похромала к своему жилищу, лавируя между грудами щебня и штабелями шпал. А я стоял на обочине, смотрел ей вслед и думал – как сложилась бы моя жизнь, родись я сам в этом синем бараке? Или в цыганском таборе?
А еще думал о том, что жить нам всем на этой земле отпущено очень недолго. И уважать любого человека, наверное, можно уже потому только, что рано или поздно каждому из нас придется умирать.
Александр Ткаченко Источник: Фома.Ru 17 декабря 2016 г.
Сообщение отредактировал Позитроныч - Пятница, 23.12.2016, 17:58
Дата: Вторник, 03.01.2017, 18:05 | Сообщение # 801
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
Записки Нью-Йорского таксиста(еще раз)
Я приехал по адресу и посигналил. Прождав несколько минут, я просигналил снова. Так как это должен был быть мой последний рейс, я подумал о том, чтобы уехать, но вместо этого припарковал машину, подошел к двери и постучал... «Минуточку», — ответил хрупкий, пожилой женский голос. Я слышал, как что–то тащили по полу.
После долгой паузы дверь открылась. Маленькая женщина лет 90 стояла передо мной. Она была одета в ситцевое платье и шляпу с вуалью, как будто из фильмов 1940–х годов. Рядом с ней был небольшой чемодан. Квартира выглядела так, будто никто не жил в ней в течение многих лет. Вся мебель была покрыта простынями. Не было ни часов на стенах, ни безделушек или посуды на полках. В углу стоял картонный ящик, наполненный фотографиями и стеклянной посудой.
«Вы не помогли бы мне отнести сумку в машину?» — попросила она. Я отнес чемодан в машину, а затем вернулся, чтобы помочь женщине. Она взяла меня за руку, и мы медленно пошли в сторону автомобиля.
Она продолжала благодарить меня за мою доброту. «Это ничего», — сказал ей я, — «Я просто стараюсь относиться к моим пассажирам так, как я хочу, чтобы относились к моей матери».
«Ах, ты такой хороший мальчик», — сказала она. Когда мы сели в машину, она продиктовала мне адрес, а затем спросила: «Не могли бы вы поехать через центр города?».
«Это не самый короткий путь», — ответил я.
«О, я не возражаю», — сказала она. — «Я не спешу. Я отправляюсь в хоспис». Далеевнутри поста
Читать:
Я посмотрел в зеркало заднего вида. Ее глаза блестели. «Моя семья давно уехала», — продолжала она тихим голосом — «Врач говорит, что мне осталось не очень долго».
Я спокойно протянул руку и выключил счетчик.
«Каким маршрутом вы хотели бы поехать?» — спросил я.
В течение следующих двух часов мы ехали через город. Она показала мне здание, где она когда–то работала лифтером. Мы проехали через район, где она и ее муж жили, когда были молодоженами. Она показала мне мебельный склад, который когда–то был танцевальным залом, где она занималась ещё маленькой девочкой.
Иногда она просила меня притормозить перед конкретным зданием или переулком и сидела, уставившись в темноту, ничего не говоря. Потом она вдруг сказала: «Я устала, пожалуй, поедем сейчас».
Мы ехали в молчании по адресу, который она дала мне. Это было низкое здание, что–то вроде маленького санатория, с подъездным путём вдоль портика.
Два санитара подошли к машине, как только мы подъехали. Они бережно помогли ей выйти. Должно быть, её ждали. Я открыл багажник и внёс маленький чемодан в дверь. Женщина уже сидела в инвалидной коляске.
«Сколько я вам должна?» — спросила она, достав сумочку.
«Нисколько» — сказал я.
«Вы же должны зарабатывать на жизнь» — ответила она.
«Есть и другие пассажиры» — ответил я.
Почти не задумываясь, я наклонился и обнял её. Она крепко обняла меня в ответ.
Я сжал ее руку, а затем ушел... За моей спиной дверь закрылась, это был звук закрытия еще одной книги жизни...
Я не брал больше пассажиров на обратном пути. Я ехал, куда глаза глядят, погруженный в свои мысли. Для остальных в тот день, я едва мог разговаривать. Что, если бы этой женщине попался рассерженный водитель, или тот, кому не терпелось закончить свою смену? Что, если бы я отказался от выполнения её просьбы, или, посигналив пару раз, уехал?..
В конце я хотел бы сказать, что ничего важнее в своей жизни я еще не делал.
Мы приучены думать, что наша жизнь вращается вокруг великих моментов, но великие моменты часто ловят нас врасплох, красиво завернутые в то, что другие могут считать мелочью. Написал ☁ Antardhan 28 июля 2016 в 14.52 · ответить .
Кузнечик дорогой, коль много ты блажен, Коль больше пред людьми ты счастьем одарен! Препровождаешь жизнь меж мягкою травою И наслаждаешься медвяною росою. Хотя у многих ты в глазах презренна тварь, Но в самой истине ты перед нами царь; Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен! Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен, Что видишь, всё твое; везде в своем дому, Не просишь ни о чем, не должен никому.
Дата: Воскресенье, 12.02.2017, 12:40 | Сообщение # 803
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
Завоевание Елены
Впервые я увидел её на даче у своих друзей. Первое впечатление, как известно, самое верное, так вот – она была хороша. Потом я выпил ещё и она стала обворожительной, а после третьего коньяка — грациозной. Как я блистал для нее в тот вечер! Читать дальше:
Жениться я, конечно, не обещал, но намерения у меня были самые серьёзные. Я читал ей стихи позднего Танича и раннего Розенбаума, пел что-то из Лепса, сыпал цитатами из Донцовой и даже сыграл в лицах весь последний выпуск КВН, который она пропустила. Когда гостеприимные хозяева, устав от нас, ушли, наконец, спать, я предложил ей прогуляться к озеру. Ночь, звёзды, дорога петляла меж полей, вдалеке чернела загадочная гладь воды… Какая звенящая тишина стояла в ту ночь! Слышен был только её раскатистый голосок, когда она пела свою любимую «Таганку», да где-то в ближайшей деревне орали матерные частушки, казавшиеся нам осанной, которую для нас восклицает само небо… Потом мы плавали в тёплой чёрной воде и нам чудилось, будто мы купаемся в бесконечной ночи… А на берегу… Нет, на берегу нас грела не любовь. Любовь только зарождалась в наших сердцах, её серебряные нити только начали опутывать наши души… Нас грела бутылка виски, которую она спёрла у хозяев, и сосиски, которые взял я на закуску. И мы шли уже назад, отчего-то спотыкаясь и падая, и мелкие камушки больно впивались в босые ноги… Жаль, жаль было кроссовки за сто евро, утопленные по пьяни в озере, но ещё оставался вискарь, мы по очереди прикладывались к нему и печаль уходила. Да и кроссовки стоили не сто евро, как я сказал ей, а сто рублей. И мы уже не пели, мы боялись, что песня спугнёт что-то неуловимое, витающее в предрассветном воздухе. Только на следующий день, когда зачесались укусы, я понял, что неуловимое там витало с таким противным писком. Но пока мы шли, обнявшись, и я обещал бросить к её ногам весь мир, все звёзды и всю Вселенную… Я никогда не экономлю на обещаниях, так воспитан. Вскоре мы дошли до дачи. Мы даже выпили по бокалу шампанского… Мы смотрели сквозь хрусталь на ещё робкое и нежаркое солнце… Она не знала, что шампанское на виски нельзя, это понижение градуса, это тазик с утра, это головная боль и невозможность подняться. А я знал, но почему-то промолчал… Она пошла спать на второй этаж, а я… Но пусть это останется между нами. Я проснулся раньше её. Где-то совсем рядом пел свою любовную песню соловей, вызывая рвотный рефлекс. Хозяева уже встали и я пошёл к ним с надеждой, которая оправдалась — мне молча протянули бутылку холодного пива. Как по-другому зазвучала песня соловья! Как по-другому засветило солнце! А часов через семь к нам вышла она. В её ресницах заблудились солнечные зайчики, в её глазах расцветали васильки, хотя вся в целом она выглядела помятой. Умывшись, она подошла ко мне и улыбнулась. Мой перегар был уже приятен, сам я был уже элегантен и с удовольствием расцеловал её свекольные щеки. Затем я обтёр губы и мы наконец познакомились. Её звали Еленой. Вскоре она засобиралась домой. На станцию её повезла Света, жена моего друга, и я, разумеется, напросился с ними. На платформе, когда Света ушла смотреть расписание, я обнял её. А ты помнишь, вдруг спросила она, что ты обещал вчера? Конечно, помню, ответил я, ведь я обещал подарить тебе весь мир. И я подарил ей билет на электричку. Потом у нас были ещё два свидания, на которых я бросал к её ногам все свои деньги. Триста рублей это тоже деньги, что бы там не говорили её подруги. Уже три года мы живём вместе. Оказывается, она не знает, кто такой Круг, не любит Лепса, не читает Донцову, ни разу не слышала песню про Таганку и вообще не смотрит КВН. Плюс ко всему она ненавидит виски с шампанским и не любит купаться по ночам в озёрах. Чем же я завоевал её? Почему именно мне достался этот голубоглазый и сорокалетний кусок счастья? Я часто думаю над этим, когда мою посуду или стираю, глажу бельё или бреду с сумками из магазина. Я думаю над этим, когда готовлю обед и мою полы, чищу её обувь и варю для неё утренний кофе, драю туалет и поливаю цветы. И иногда мне кажется, что это не я завоевал её, а немного наоборот. Чуть-чуть, но наоборот. Ведь недаром тётка в ЗАГСе, оглашавшая приговор, так мило улыбалась, показывая свой звериный оскал… Илья Криштул
Дата: Суббота, 04.03.2017, 18:22 | Сообщение # 805
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
А Б Стругацкие.Град обреченный
- Понимание! - сказал Наставник, чуть повысив голос.
- Что - понимание? Понимание чего?
- Понимание, - повторил Наставник. - Вот чего у вас еще никогда не было - понимания!
- Понимания этого вашего у меня теперь вот сколько! - Андрей постукал себя ребром ладони по кадыку. - Все на свете я теперь понимаю. Тридцать лет до этого понимания доходил и вот теперь дошел. Никому я не нужен, и никто никому не нужен. Есть я, нет меня, сражаюсь я, лежу на диване - никакой разницы. Ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Можно только устроиться - лучше или хуже. Все идет само по себе, а я здесь ни при чем. Вот оно - ваше понимание, и больше понимать мне нечего… Вы мне лучше скажите, что я с этим пониманием должен делать? На зиму его засолить или сейчас кушать?…
Наставник кивал.
- Именно, - сказал он. - Это и есть последний рубеж: что делать с пониманием? Как с ним жить? Жить-то ведь все равно надо!
- Жить надо, когда понимания нет! - с тихой яростью сказал Андрей. - А с пониманием надо умирать! И если бы я не был таким трусом… если бы не вопила так во мне проклятая протоплазма, я бы знал, что делать. Я бы веревку выбрал - покрепче…
Он замолчал.
Сообщение отредактировал Позитроныч - Суббота, 04.03.2017, 18:22
Дата: Воскресенье, 05.03.2017, 12:14 | Сообщение # 807
Группа: Проверенные
Сообщений: 339
Статус: Оффлайн
от себя: Учитель должен быть неудобен, иногда даже противен, иногда буквально "занозой в твоей душе, ибо только тогда он может высветить тёмные и светлые стороны твоей Души тебе самому, иначе... иначе он может быть кто угодно, но не Учитель. Тот, Кто нас создал посылает нам в Учителя не тех, кого нам хочется, а тех, кто нам действительно необходим для нашего самосовершенствования.
Сообщение отредактировал Проводник - Воскресенье, 05.03.2017, 12:39
Дата: Пятница, 31.03.2017, 16:48 | Сообщение # 809
Группа: Проверенные
Сообщений: 739
Статус: Оффлайн
Великие писатели всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они – это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает.
Братья Стругацкие, из книги «Град обреченный», 1975
Последний из брюзжащих авторов был Лев Николаевич Толстой. Заведомо говорю - в Советском Союзе были подделки... (да, я знаю их фамилии, писать и доказывать мне не надо ничего)))
Сообщение отредактировал Позитроныч - Пятница, 31.03.2017, 16:49
За столом Изя все еще листал свои бумажки. Теперь он взял себе новую дурную привычку — бороду кусать. Завернет волосню свою на горсть, сунет в зубы и грызет. Экое чучело, право… Андрей подошел к раскладушке и принялся застилать простыню. Простыня липла к рукам, как клеенка.
Изя вдруг сказал, повернувшись к нему всем телом:
— Так вот. Жили они здесь под управлением Самого Любимого и Простого. Все с большой буквы, заметь. Жили хорошо, всего было вдоволь. Потом стал меняться климат, наступило резкое похолодание. А потом еще что-то произошло, и они все погибли. Я тут нашел дневник. Хозяин забаррикадировался в квартире и помер от голода. Вернее, он не помер, а повесился, но повесился от голода — сошел с ума… Началось с того, что на улице появилась какая-то рябь…
— Что появилось? — спросил Андрей, переставая стаскивать ботинки.
— Какая-то рябь появилась. Рябь! Тот, кто попадал в эту рябь, исчезал. Иногда успевал еще заорать, а иногда и того не успевал — просто растворялся в воздухе, и все.
— Бред какой-то… — проворчал Андрей. — Ну?
— Те, кто вышел из дому, все погибли в этой ряби. А те, кто испугался или сообразил, что дело дрянь, те поначалу выжили. Первое время по телефону переговаривались, потом стали понемножку вымирать. Жрать ведь нечего, на улице — мороз, дров не запасли, отопление не работает…
— А рябь куда делась?
— Ничего по этому поводу не пишет. Я тебе говорю, он к концу с ума сошел. Последняя запись у него такая… — Изя пошелестел бумагами. — Вот, слушай: «Не могу больше. Да и зачем? Пора. Сегодня утром Любимый и Простой прошел по улице и заглянул ко мне в окно. Это — улыбка. Пора». И все. Квартира у него, заметь, на пятом этаже. Он, бедняга, петельку к люстре приладил… Петелька, между прочим, так до сих пор и висит.
— Да, похоже, на самом деле, с ума сошел, — сказал Андрей, забираясь в постель. — Это от голода, точно. Слушай, а насчет воды, как, ничего?
— Пока ничего. Я полагаю, нам завтра надо идти до конца акведука… Ты что, уже спать?
— Да. И тебе советую, — сказал Андрей. — Прикрути лампу и выметайся.
— Слушай, — сказал Изя жалобно. — Я хотел еще немножко почитать. У тебя лампа хорошая.
— А твоя где? У тебя такая же.
— Понимаешь, она у меня разбилась. В волокуше… Я на нее ящик поставил. Нечаянно…
— Кр-ретин, — сказал Андрей. — Ладно. Забирай лампу и уходи.
Изя торопливо зашуршал бумагой, двинул стулом, потом сказал:
— Да! Тут тебе Даган пистолет твой принес. И от полковника что-то передавал, но я забыл…
— Ладно, дай сюда пистолет, — сказал Андрей.
Он сунул пистолет под подушку и повернулся на бок, спиной к Изе.
— А хочешь, я тебе одно письмо почитаю? — вкрадчиво сказал Изя. — У них тут, понимаешь, было что-то вроде полигамии…
— Пошел вон, — спокойно сказал Андрей.
Изя хихикнул. Андрей с закрытыми глазами слушал, как он возится, шуршит, скрипит рассохшимся паркетом. Потом скрипнула дверь, и когда Андрей открыл глаза, было уже темно.
