Насколько необратим технический прогресс?

Только не подумайте, что мы вслед за Бриджит Джонс собираемся сообщать вам, что «это миф, когда желаемое выдают за действительное». Нет, правда, некоторые антропологи всерьёз дискутируют вопрос об устойчивости такого явления, как технологический прогресс. Основания? История человечества.

Технологическое развитие человечества не описывается одной формулой. Например, на Соломоновы острова, над культурным уровнем которых в свое время иронизировал Джек Лондон, таро завезли 25 тыс. лет назад, задолго до того, как предки европейцев покинули пещеры и додумались до земледелия. Но дальнейший прогресс там был не всегда столь уверенным. Другой классический пример — судостроение времён династии Мин: корабли Великого флота, по самым скромным интерпретациям, имели 127 м в длину и 52 м в ширину — больше, чем первый гидроавиатранспорт XX века Ark Royal, и шире, чем атомный авианосец «Нимиц» в ватерлинии. Не только китайское, но и мировое судостроение вновь достигло такого уровня лишь через полтысячи лет.

И тем не менее, по всей видимости, крупнейшей загадкой истории технического прогресса следует считать не вышеназванные примеры, а нижний палеолит. Первые искусственно сделанные каменные орудия имеют возраст 2,6 млн лет, и на протяжении сотен тысяч лет они претерпевали слишком уж умеренные изменения. Почему?

Модель девятимачтового китайского корабля начала XV века. Рядом — модель каравеллы Колумба конца XV века. (Фото Lars Plougmann.)

Объяснение примитивностью авторов орудия — предков современного человека, не владевших членораздельной речью, а потому неспособных к передаче информации, — сомнительно. Совершенно ясно, что Homo sapiens sapiens обладал подбородком современного типа уже 200 тыс. лет назад. Эта черта прямо связана с членораздельной речью; между тем материальная культура людей оставалась на уровне ниже неандертальского очень, очень долго.

Антрополог Люк Премо, адъюнкт-профессор Университета штата Вашингтон (США), утверждает, что всё несколько проще, чем кажется. Никакой «неизобретательности» у предков современного вида людей (и тем более у самогó этого типа) не было. Просто человечество в ходе своей истории потеряло больше инноваций, чем создало.

Согласно его концепции, те группы охотников и собирателей, что составляли человечество времён верхнего палеолита, по численности редко превышали 20–40 взрослых человек. «Эти маленькие коллективы имели сравнительно высокие шансы на полное исчезновение», — отмечает он. Достаточно было заболеть лучшему охотнику или быстро измениться окружающим природным условиям, и голодная смерть популяции уничтожала все её инновации. Учёный создал компьютерную модель, которая обсчитывала скорость технологического развития в каменном веке. И выяснилось, что на коротких участках прогресс мог быть значительным, однако на длительных отрезках его график напоминал прямую линию, параллельную оси X.

Чем можно доказать подобную концепцию? Как отмечает сам антрополог, мы в состоянии исследовать только районы хорошей сохранности человеческих останков, что ограничивает наше понимание верхнего палеолита. И тем не менее примеры такого рода существуют.

Когда 35–40 тыс. лет назад люди заселили Тасманию, они имели каменные орудия, явно владели огнём, ловили рыбу. В более поздних находках (10–12 тыс. лет до н. э.) есть сети, бумеранги, прочие непростые для изготовления вещи — к примеру, тёплая одежда из шкур и копья. Ничего этого к моменту прибытия европейцев не осталось: примерно 4 тыс. лет назад прекратилась обработка камня, исчезли сети, копья, одежда. До сих пор активно дискутируется вопрос о том, умели ли там добывать огонь (!): ведь первое подобное свидетельство датируется 1887 годом, а более ранние говорят о переносе огня из деревни, в которой он есть, в ту, где он случайно потух. Перед нами технологическая деградация к уровню ниже, чем у Homo Erectus, который хотя бы обработку камня не забрасывал.

Технический прогресс бывает и таким. Слева: тасманийские каменные орудия, возраст примерно 10 тыс. лет. Не ориньякская культура, конечно, но на фоне тасманийских орудий XVIII века (справа) это просто «Бентли» рядом с «Запорожцем». (Илл. Rob Blakers.)

Как отмечает Стивен Шеннан, директор Института археологии Университетского колледжа Лондона (Великобритания), технологическая деградация могла быть вызвана низкой плотностью населения и хрупкостью системы передачи знаний, когда смерть старшего до взросления и обучения младшего вполне могла оборвать нить существования той или иной технологии.

Кроме того, такая хрупкость, по Шеннану, вела к отказу от новых технологий в тех случаях, когда их внедрение было слишком сложным и дорогим. Кстати, подобные примеры есть и сегодня: так, клавиатура QWERTY — одна из самых медленных для печати на английском языке. Но необходимость в переучивании пользователей не даёт жизни конкурирующим системам.

Если вы думаете, что сейчас, при высокой плотности населения и эффективных системах передачи знаний (включая письменность), регресс невозможен, то мы вас разочаруем.

Согласно Алексу Месоуди, эволюционному антропологу из Даремского университета (Великобритания), технологический прогресс, измеряемый такими индикаторами, как количество научных публикаций и поданных патентных заявок, действительно несколько последних столетий рос экспоненциально. Однако в последнее время темпы заметно снижаются. Проблема, по мнению учёного, в ограничениях, связанных с избытком знаний. Мы накопили их столько, что молодёжь вынуждена тратить огромное время на усвоение информации. Более того, в школе знания выдаются в порядке их накопления человечеством: в результате физика XX и XXI веков преподаётся лишь в старших классах и, мягко говоря, факультативно. Мы больше времени учимся и меньше — творим. В результате средний возраст нобелевских лауреатов по физике в 1900 году составлял 32 года, а в 2000-м — 38 лет. Исследователь считает, что признаки замедления, вызванного продлённым периодом усвоения знаний, и есть главная причина этого явления. Так что же, может быть, нам образование «взять и отменить», а будущих физиков готовить отдельно от филологов, с начальных классов?

Этот путь уже применяется и породил (правда, не в науке, а в производственной деятельности) другую тревожную тенденцию, говорящую о возможности утраты технологий в современном мире. По мере развития понимание средним человеком причинно-следственных взаимосвязей в распространённых технологиях падает. Человек у конвейера чаще всего не может внятно объяснить даже принцип работы ДВС. Вспомните пример Фиджи: население острова знает, что одни домостроительные материалы устойчивее к ураганам, чем другие. Но оно не догадывается, какая конструкция является более ветроустойчивой. Ему просто не хватает базисных знаний. Поэтому дома здесь ветроустойчивы только до тех пор, пока их строят по определённым, заимствованным без изменений из прошлого рецептам. Как только материалы для таких технологий исчезают, новые постройки (доски, оцинкованное железо, гвозди) становятся лёгкой добычей урагана. Между прочим, это характерно не только для фиджийцев.

Прекращение бурного промышленного роста в развитых странах привело к парадоксальному эффекту: квалифицированный сварщик сегодня бóльшая редкость, чем полвека назад. В этой области теоретические знания малозначимы. Всё зависит от передачи конкретного опыта, и даже пятилетний разрыв между старым сварщиком-мастером и молодым учеником может означать исчезновение тех, кто умеет качественно варить.

Как противостоять этим тенденциями? Научное и производственное разделение труда может бороться с первой проблемой, полагает г-н Месоуди. В то время как пути борьбы со второй — отсутствием понимания теоретического содержания используемых технологий — пока остаются неясными.

Подготовлено по материалам NewScientist.