Действительно ли мы стали менее воинственными?

О том, что сегодняшние страны реже воюют, писали многие учёные; Билл Гейтс даже называл книгу гарвардского психолога Стивена Пинкера The Better Angels of Our Nature (2011, варианты перевода: «Лучшие ангелы нашего естества», «Лучшие стороны нашей природы», «Лучшее в нас») в числе своих любимых.


Действительно, за последние 70 лет не было ни одного глобального конфликта, великие державы так ни разу и не встретились на полях сражений. Страны выясняли отношения в войнах регионального масштаба, причём более или менее крупных было всего только три: в Корее и Вьетнаме, а также между Ираном и Ираком. Всё остальное — мелкие пограничные ссоры (между Эритреей и Джибути, Индией и Пакистаном и др.).

Тенденцию заметили, и многие наблюдатели с г-ном Пинкером во главе пришли к заключению, что развитие демократии и международного права привело к снижению уровня жестокости. В «Лучших ангелах нашего естества» даже прослеживается связь между уменьшением насилия в межгосударственных отношениях и на уровне малых социальных групп. Статистика вроде бы говорит о том, что насилие идёт на спад в семьях, в отношениях между соседями, племенами и вооружёнными группировками точно так же, как между народами и государствами.

Да, с 1945 по 2000 год в войнах погибло более 40 млн человек, но в процентном отношении к общей численности народонаселения это всё равно намного меньше, чем в предыдущие исторические периоды.

Однако Бэр Браумёллер из Университета штата Огайо (США) считает иначе. По его мнению, дело не в том, что люди отказываются от насилия, а в том, что государства ограничены в возможностях ведения войны.

Разумеется, это не самая новая мысль: доктрина о ядерном сдерживании, например, возникла почти одновременно с новым типом вооружений. Г-н Браумёллер просто напоминает «пацифистам» вроде г-на Пинкера о том, что количество военных потерь на душу населения не самый достоверный статистический показатель склонности государства к насилию, хотя и удобный, ибо позволяет сравнивать разные исторические периоды и страны разных размеров.

Г-н Пинкер подметил, что организация общества в более сплочённые государственные структуры приводит к снижению военных потерь на душу населения, причём процесс этот заметно ускорился после Второй мировой войны. Судите сами: в 1800 году на планете жил миллиард человек, в 1960-м — 3 млрд, сегодня нас уже 7 млрд. В XIX веке во Франции военные потери составляли 70 на 100 тыс. человек, 60 — в первой половине двадцатого столетия (несмотря на две мировые войны), 0,3 — в нынешнюю эпоху.

Со своей стороны, г-н Браумёллер подозревает, что смертность в результате войн просто отстаёт от демографического взрыва последних десятилетий. До недавнего времени рост потерь из-за прогресса в вооружении и расширения масштабов его применения отставал от роста народонаселения, но потом развитие медицины и общее увеличение качества жизни запустили обратную тенденцию.

Поэтому г-н Браумёллер предлагает иной метод измерения: как часто та или иная сторона участвовала в конфликте.

Он воспользовался базой данных военных межгосударственных конфликтов проекта Correlates of War, где учтены все случаи, когда одно или несколько государств угрожали, демонстрировали или применяли силу против одной или нескольких других стран в период с 1816 по 2012 год. Г-н Браумёллер обнаружили, что, несмотря на взлёты и падения числа конфликтов, их общее количество оставалось в значительной степени устойчивым с конца XVIII века вплоть до Первой мировой войны. Затем оно стало расти — в основном из-за обретения независимости бывшими колониями.

Со временем, когда империи распадаются и создаются новые страны, в среднем государства становятся всё меньше и слабее, к тому же они всё дальше друг от друга, поясняет г-н Браумёллер. У этих маленьких и слабых стран намного меньше географических возможностей и политических причин воевать друг с другом. Конечно, США, вооружённые силы которых развёрнуты по всему миру, могут решить, что гражданская война в Сирии затрагивает их интересы и вмешаться в ситуацию на Ближнем Востоке, но такими возможностями обладают немногие. С кем мог бы вступить в войну Уругвай? Только с Аргентиной или Бразилией, да и то лишь теоретически, ибо его армия слаба, экономическое влияние незначительно, географическое положение невыгодно. Он не смог бы дотянуться даже до Парагвая, не говоря уже об Иране.

Иными словами, для войны нужны возможности и причины. Большая страна, у которой много соседей и глобальные интересы, чаще бывает недовольной и чаще ввязывается в войну.

Когда г-н Браумёллер учёл все эти переменные (то есть географические возможности и политическую значимость государств), у него получилось, что готовность государств начать войну со временем не изменилась. Да, бывали периоды, когда войн становилось то меньше, то больше, но чёткой тенденции в ту или иную сторону он не увидел.

Г-н Пинкер, ознакомившись с результатами исследования, сразу же увидел главную их уязвимость: коллега приравнял друг к другу большие и маленькие конфликты. Всё-таки пострелять в никуда через границу и разбомбить город — разные вещи, не так ли?

На это г-н Браумёллер отвечает, что любой конфликт может перерасти в полномасштабную войну — всё зависит от того, как карта ляжет. Нет, упирается оппонент, масштаб военных действий — результат не случайного стечения обстоятельств, а обдуманного решения: в 1998 году США выпустили по Судану несколько ракет, а в 2003-м предприняли сухопутное вторжение в Ирак — это же очевидно разные вещи!

Кроме того, г-н Пинкер обращает внимание на то, что за последние полвека многие государства сознательно сократили расходы на армию и ВПК в процентах от ВВП. По его мнению, если бы страны так же готовились к войне, как раньше, у них не было бы причин снижать свою обороноспособность.

Вторжение в Сирию до сих пор не случилось не только из-за дипломатических споров, но и благодаря нежеланию граждан великих держав ввязываться в войну. Кроме того, налицо сдерживающее влияние международных правовых и гуманитарных норм, а также то, что Великобритания, США и другие стали бояться войн.

Результаты исследования были представлены на ежегодном заседании Ассоциации американских политологов.

Подготовлено по материалам National Geographic.