Новый мировой порядок. Неолиберализм в виде головоломки (Часть 5 и 6).

Мировое финансовое объединение и глобализация коррупции и преступности.   Фигура 4 получается путем изображения прямоугольника.

Образ главарей мировой преступности, созданный для нас средствами массовой информации, приблизительно таков: вульгарные мужчины и женщины, неряшливо одетые, обитающие в невероятных пансионах или же за тюремными решетками. Но скрыто намного больше, чем показано: ни истинные лидеры сегодняшних мафий, ни их организация, ни их реальное влияние на экономическую и политическую жизнь никем не освещены публично.

Если вы думаете, что преступный мир — это нечто из области загробной жизни и мрака, вы ошибаетесь. Еще во времена так называемой «холодной войны» организованная преступность приобретала все более пристойный внешний облик, и не только стала действовать как любое другое современное предприятие, но и глубоко проникла в политические и экономические системы национальных государств. С началом Четвертой мировой войны, внедрением «нового мирового порядка» и последовавшими за ним открытием новых рынков, приватизацией, ослаблением контроля над торговлей и международными финансами, организованная преступность тоже «глобализировала» свою деятельность.  

«По данным ООН, общегодовой доход преступных транснациональных организаций (ПТО) составляет порядка 1 000 млрд долларов, сумму, эквивалентную общему НВП стран с низким уровнем доходов (по критериям Мирового Банка) с общим населением в 3 млрд жителей. Эта оценка учитывает как прямую прибыль от наркобизнеса, нелегальной торговли оружием, контрабанды радиоактивных материалов и т. д., так и доход, получаемый от сфер деятельности, контролируемых мафиями (проституция, игорный бизнес, черный рынок валюты…) Нужно отметить, что этих данные не учитывают ни долю инвестиций, постоянно осуществляемых преступными организациями в структуры контроля над бизнесом легальным, ни контроль преступных организаций над средствами производства внутри многочисленных секторов легальной экономики».[1]

Преступные организации сделали «дух международной кооперации» своим; объединившись они участвуют в захвате и реорганизации новых рынков. Касается это не только преступной деятельности, участвуют они и в бизнесе легальном. Организованная преступность делает инвестиции в легальный бизнес не только с целью «отмывания» грязных денег, но и для того, чтобы создать новые капиталы для нелегальной деятельности. Предпочтение при этом отдается торговле роскошной недвижимостью, индустрии развлечений, средствам коммуникации, промышленности, сельскому хозяйству, сфере услуг и… банкам.

Али Баба и 40 банкиров? Нет, кое-что похуже. Грязные деньги организованной преступности используются коммерческими банками для своей деятельности: для ссуд, инвестиций в финансовые рынки, покупки бонов внешней задолженности, приобретения и продажи золота и валюты. «Во многих странах преступные организации превратились в кредиторов государств и, посредством своей деятельности на рынке, влияют на макроэкономическую политику правительств. Минуя биржи они инвестируют свои средства в спекулятивные рынки сырья и субпродуктов»[2].

Кроме того, для организованной преступности существует и так называемый «налоговый рай». На земле есть по крайней мере 55 таких «райских» мест (одно из них, на Каймановых островах, является пятым в мире банковским центром; число зарегистрированных там банков и фирм превышает количество жителей). Багамы, Британские Виргинские острова, Бермуды, Мартиника, Вануату, острова Кука, остров Маврикий, Люксембург, Швейцария, Нормандские острова, Дублин, Монако, Гибралтар, Мальта — идеальные места для связей между мировой организованной преступностью и крупными финансовыми центрами.

Кроме «отмывания» грязных денег, «налоговый рай» используется для ухода от уплаты налогов. Эти места — точка контакта между правительственными кругами, предпринимателями и главарями организованной преступности. Использование в финансовой системе новейших технологий обеспечивает быстрый оборот средств и исчезновение следов от нелегальной прибыли. «Бизнес легальный и нелегальный все более переплетаются между собой, что приводит к фундаментальным изменениям в структурах послевоенного капитализма. Мафии осуществляют инвестиции в легальный бизнес, существует и обратный процесс: финансовые ресурсы направляются в сферу криминальной экономики через банки или же коммерческие предприятия, участвующие в отмывании грязных денег или которые просто связаны с преступными организациями. Банки утверждают, что все операции проводятся честно и что банковскому руководству неизвестно происхождение вкладываемых фондов. Принцип не задавать лишних вопросов, банковская тайна и анонимность операций — все это гарантирует защиту интересов организованной преступности, защищает банковский институт от публичных расследований и обвинений. Крупные банки не только соглашаются отмывать деньги в расчете на солидные комиссионные, но и предоставляют мафиям кредиты с повышенными процентными ставками в ущерб инвестициям в продуктивные секторы промышленности и сельского хозяйства»[3].

Кризис мирового долга 80-х вызвал падение цен на сырье. Это резко сократило доходы «развивающихся» стран. Экономические меры, продиктованные Мировым Банком и Международным Валютным Фондом, для того, чтобы, как предполагалось, «восстановить» экономику этих стран, лишь обострили кризис легального бизнеса. В результате, ускорилось развитие экономики нелегальной, заполнившей пространство, которое образовалось на разоренных национальных рынках.

Согласно докладу Организации Объединенных Наций, «вторжение преступных синдикатов было облегчено программами структурного сокращения расходов, которые страны-должники были вынуждены принять в обмен на право доступа к кредитам Международного валютного фонда»[4].

[1] Michel Chossudovsky. «La Corruption mondialisée» в «Géopolitique du Chaos»
[2] M. Chossudovsky. Op. cit.    
[3] M. Chossudovsky. Op. cit.    
[4] United Nations. «La Globalization du crime». New York, 1999

ДЕТАЛЬ 5

Законное насилие незаконной власти? Фигура 5 получается путем изображения пятиугольника

В условиях неолиберализма государство стремится к самосокращению до «необходимого минимума». Так называемое государство-благодетель, не только превратилось в не более чем устаревший термин, но и продолжает избавляться от всего, что составляло его сущность, и вскоре останется ни с чем.

В кабаре глобализации перед нами — «шоу» государства, исполняющего стриптиз и сбрасывающего с себя последние одежды, пока на нем не останется последнего необходимого элемента — репрессивного аппарата. Уничтожена материальная база государства, аннулированы его возможности поддержания суверенитета и независимости, смазаны различия между политическими классами. Национальные государства довольно быстро превращаются в обыкновенный аппарат «безопасности» мегапредприятий, которые возводит неолиберализм в ходе Четвертой мировой войны.

Вместо того, чтобы направить общественные средства на социальные нужды, государства предпочитают улучшать состав, вооружение и подготовку своих репрессивных сил, с тем чтобы эффективно справляться с задачей, которую политика уже давно перестала выполнять, — установлением контроля над обществом.

Репрессивные аппараты современных государств называют себя «профессионалами законного насилия». Но что делать, если насилие уже подчинено законам рынка? Где находится насилие законное и где незаконное? На какую монополию на насилие могут претендовать полуразрушенные национальные государства, если свободная игра спроса и предложения оспаривает у них эту монополию? Разве мы не убедились в Детали 4, что между организованной преступностью, правительствами и финансовыми центрами существуют более чем тесные отношения? Разве не очевидно, что организованная преступность владеет целыми армиями, единственным сдерживающим фактором которых является огневая мощь противника? Таким образом, «монополия на насилие» уже не принадлежит национальным государствам. Современный рынок выставил ее на продажу…

Все это к слову, потому что кроме полемики о насилии законном и незаконном, существует еще и дискуссия (думаю, ложная) о насилии «рациональном» и «иррациональном».

Определенная часть мировых интеллектуальных кругов (настаиваю на том, что интеллектуалы мира намного сложнее, чем просто «правые или левые», «сторонники правительства или оппозиционеры», «и т. д. хорошие или и т. д. плохие») утверждает что к насилию можно прибегнуть «рациональным» образом, «выборочно» направлять его (есть даже те, кто говорит о «техническом изучении рынка насилия») и с «хирургической» точностью применять его против зла. Идеи, наподобие этих, вдохновили недавнюю гонку вооружений в Соединенных Штатах Америки: «хирургическое», точное оружие и военные операции как скальпель «нового мирового порядка». Так родились «умные бомбы», которые, как мне рассказывал один репортер, освещавший «Бурю в пустыне», не так уж «умны» и «колеблются», если нужно отличить больницу от ракетного склада; в таком случае «умные бомбы» не воздерживаются, а разрушают). Но, в конце концов, Персидский залив, как говорили товарищи из сапатистских селений, находится слишком далеко от столицы штата Чьяпас (хотя положение курдов до боли похоже на происходящее с индейцами в стране, считающей себя «демократической» и «свободной»), так что довольно о «той» войне, когда у нас есть «наша».

Итак, спор о «рациональном» и «иррациональном» насилии открывает путь к одной интересной, и, к сожалению, небесполезной в настоящее время, дискуссии. Можно спросить, например, что понимается под «рациональным». Если ответ — «государственные соображения» (предположим, что они существуют, и, прежде всего, что у современного неолиберального государства можно обнаружить хоть какое-нибудь соображение), то в этом случае стоит задать вопрос, соответствуют ли эти «государственные соображения» «общественным соображениям» (предположим, естественно, что в сегодняшнем обществе осталась какая-то доля рациональности), и более того — является ли «рациональное» насилие госудалства столь же «рациональным» и для общества. Здесь не о чем особо мудрствовать (если не от скуки): современные «государственные соображения» являются ничем иным, как «соображениями финансовых рынков».

Но как современное государство управляет своим «рациональным насилием»? И, вспоминая историю, сколько времени продолжается эта «рациональность»? От одних выборов до других или до переворота (в некоторых случаях)? Сколько случаев государственного насилия, приветствовавшегося в свое время как «рациональное», признаются сегодня «иррациональным»?

Леди Маргарет Тэтчер, «благодарно» вспоминаемая британским народом, побеспокоилась написать пролог к книге Каспара Вайнберга и Питера Швейцера «Следующая война»...[1] В этом тексте госпожа Тэтчер делится некоторыми размышлениями о трех общих чертах, существующих между миром «холодной войны» и миром после ее окончания. Первая из них та, что всегда будет достаточно агрессоров, угрожающих «свободному миру». Вторая заключается в необходимости военного превосходства «демократических государств» над возможными агрессорами. И третья состоит в том, что это военное превосходство должно быть, прежде всего, превосходством технологическим.

В конце пролога, «железная леди» так определяет «насильственную рациональность» современных государств: «Война может начаться по множеству различных причин. Но худший вариант обычно происходит, если государственные власти считают, что могут достичь своих целей без войны или, по крайней мере, путем ограниченной войны, которая может быть быстро выиграна — и впоследствии этот расчет не оправдывается».

Сценарии «будущих войн» для господ Вайнберга и Швейцера это: Северная Корея и Китай (6 апреля 1998 г.),[2] Иран (4 апреля 1999 г.), Мексика (7 марта 2003 г.), Россия (7 февраля 2006 г.) и Япония (19 августа 2007 г.). Таким образом, нет сомнений в том, кто является потенциальным агрессором, — азиаты, арабы, латиноамериканцы и европейцы[3]. Почти весь мир считается потенциальным агрессором, угрожающим современной «демократии».

Всё логично (по крайней мере, в рамках либеральной логики): в настоящее время, власть (то есть власть финансовая) понимает, что может «достичь своих целей» только путем войны, причем «не ограниченной войны, которая может быть быстро выиграна», а путем войны всеобъемлющей и всеобщей, мировой во всех отношениях.

И мы верим новому государственному секретарю Соединенных Штатов Мадлен Олбрайт, когда она заявляет: «Одной из приоритетных задач нашего правительства является обеспечение экономических интересов Соединенных Штатов в мировом масштабе»[4]; следует понимать, что в этой войне весь мир (я хочу сказать «весь-весь») — театр военных действий.

Таким образом, можно прийти к выводу, что если спор о «монополии на насилие» происходит не в рамках рыночных законов, а ставится под сомнение снизу, мировая власть «обнаруживает» в этом вызов «потенциального агрессора». В этом заключается один из вызовов (один из наименее изученных и наиболее «осуждаемых», среди многих других), брошенный индейцами Сапатистской Армии Национального Освобождения (САНО), которые восстали с оружием в руках против неолиберализма и ради человечества.  

Это символ североамериканской военной мощи, пятиугольник (пентагон). Новая «мировая полиция» претендует на то, чтобы «национальные» армии и полиции были просто «корпусом безопасности», гарантирующими «порядок и прогресс» в неолиберальных мегаполисах

[1] Regnery Publishing. Inc. Washington, D.C. 1996  
[2] Материал подготовлен в июле 1997 г.  
[3] Еще одна неточность. Иранцы не являются арабами, и с этнической точки зрения относятся к персидской группе. Неточность вызвана, видимо, тем, что Иран является частью мусульманского мира. Впрочем, как и далеко на все жители России могут считаться европейцами.  
[4] «Wall Street Journal». 21/1/1997    

(Вычитка из книги "Субкоманданте Маркос. Четвертая мировая война" издательство "Ультра. Культура; Екатеринбург; 2005г.)