Семипалатинский ядерный полигон

Жизнь на полигоне. Ликвидатор Чернобыля о экологических и социальных проблемах Семипалатинска

Ирина Лагунина: Первое испытание ядерной бомбы прошло на полигоне под Семипалатинском, специально созданном для этих целей. О его истории рассказывает Малика Рахманова.

Малика Рахманова: Семипалатенский ядерный полигон расположен по левому берегу реки Иртыш, в 60 км от административно-жилой зоны в Казахстане. Это плато в форме почти правильного круга радиусом 10 км, окруженного невысокими, от 20 до 40 метров, холмами. Сооружение поля и установка всего необходимого оборудования были завершены в июне 1949 года. В августе все объекты приняла госкомиссия. Специально для этого на полигон прилетел Лаврентий Берия. При нем же были проведены три генеральных репетиции.
Учебный полигон № 2, как он изначально именовался, пережил около 500 ядерных испытаний. Здесь происходили и первый сброс с самолета реального образца ядерной авиабомбы, и испытание первого термоядерного заряда. Тут впервые были осуществлены подземные ядерные взрывы – в штольнях и горизонтальных туннелях.
Тогда население Казахстана даже не имело представления о том, что происходит на полигоне и какое пагубное воздействие ядерные испытания наносят здоровью людей близлежащих населенных пунктов. В течение десятилетий жители не понимали причины высокого уровня раковых заболеваний в регионе и рождения детей с отклонениями. Немаловажную роль в закрытии ядерного полигона сыграло зародившееся в конце 80-х годов в Казахстане общественное антиядерное движение «Невада-Семипалатинск» - подобное американскому движению жертв ядерных испытаний в штате Невада недалеко от Лас-Вегаса. 29 августа 1991 года полигон под Семипалатинском был закрыт указом Президента Казахстана Нурсултана Назарбаева. В конце 1993 по указанию министра обороны России второй Государственный центральный испытательный полигон был расформирован.
И если в Соединенных Штатах за первые десять лет после прекращения испытаний - с 1984 по 1994 годы – у бывшего полигона прошли 536 демонстрация – почти 40 тысяч человек требовали от правительства расчистить территорию от ядерных отходов и предоставить компенсацию жертвам, то на полигоне в Семипалатинске продолжают жить люди. Правда, их осталось уже только несколько тысяч.

Ирина Лагунина: О жизни этих людей и об экологических последствиях ядерных испытаний в этой области мы с Маликой Рахмановой беседовали с ликвидатором чернобыльской аварии, ныне директором Экомузея в Караганде Дмитрием Калмыковым. Кстати, он говорит, что между Чернобылем и Семипалатинском разницы нет – и там, и там это радиоактивность, вышедшая из-под контроля человека. Мы спросили у Дмитрия, что бы он выделил сейчас как самую серьезную проблему?

Дмитрий Калмыков: Серьезная проблема – это то, что семипалатинский полигон единственный в мире полигон, казахстанский народ единственный в мире народ, который живет на полигоне. По нашим оценкам, это несколько тысяч человек.

Ирина Лагунина: А что такое жить на полигоне?

Дмитрий Калмыков: Обычный поселок, называемый здесь зимовка. Это один, два, три дома, соответственно, три, четыре, может быть пять семей, которые занимаются выращиванием скота, все выращивают сами. Скот пасется на загрязненных территориях, а точнее говоря, на территориях с неизвестной загрязненностью. И государство не осуществляет эффективный контроль загрязнения продуктов, травы, воздуха, почв. За годы независимости Казахстана по нашим оценкам на полигоне десятки миллионов долларов истрачены на разные исследовательские программы. То есть информация есть о том, грязно, чисто, но она есть у ученых в шкафу и у министров в архиве. На уровне местного мэра поселкового нет никакой информации, это жизнь вслепую. Мэры даже не знают, где находится полигон. Мы проводили опросы среди полицейских, врачей, работников мэрии, они даже не знают, живут они на полигоне или рядом, с какой стороны находится, какие меры безопасности должны быть предприняты. Практически никакой информационной защиты со стороны государства не проводится.
Никаких специальных мероприятий для полигона не проводится по их жизнеобеспечению. Медицинское обслуживание было усилено за годы независимости благодаря международной помощи. Это, пожалуй, единственный аспект, который чуть сильнее, чем в других регионах. И тоже сплошная система уравниловки. Мы спросили, что плохого на полигоне, какие проблемы самые большие. Наряду с населением, которое там живет, вторая проблема – размеры выплаты компенсаций. Принята система следующая: если человек жил на полигоне в годы проведения испытаний или рядом с полигоном, он получает определенные средства. Если он вдруг заболевает, теряет здоровье и получает какую-либо инвалидность, он так же как и все инвалиды получает пенсию по инвалидности весьма небольшую. Мы считаем, что справедлива была бы принята система такая, как в Соединенных Штатах. Там тоже есть статус пострадавших от ядерных испытаний, но там денежные компенсации выплачивают только тем, кто заболел смертельной формой заболевания, напрямую связанную с радиоактивностью.

Ирина Лагунина: А чем такая система лучше?

Дмитрий Калмыков: Таким образом воспитали несколько поколений людей, которые чувствуют себя жертвами. Вы знаете, есть такое понятие в психологии – зависимость. Людям стало выгодно, что они все жертвы, они получают небольшие копейки к пенсиям и зарплатам, люди чувствуют, что они жертвы, они пострадавшие, они убогие.

Малика Рахманова: Скажите, пожалуйста, заболеваемость раком, уровень заболеваний насколько высок?

Дмитрий Калмыков: Мы участвовали в нескольких исследованиях совместно с российскими, казахстанскими, западными специалистами, в том числе в области онкологии. Картина такая запутанная, темная. Многие люди онкологическими заболеваниями на полигоне болеют чаще в полтора раза в этом регионе, чем в других регионах. Есть такие виды заболеваний, которыми в Амстердаме и в Запорожье болеют в два раза больше, чем в Семипалатинске. К сожалению, упущено время. Сейчас исследования не в состоянии доказать связь между теперешним уровнем загрязнения и теперешним состоянием здоровья. Надо было раньше этим заниматься, это время упущено.

Ирина Лагунина: Дмитрий, в принципе полигон был закрыт в 91 году, выросло новое поколение, все-таки это 18-летние молодые люди. Поколенческие проблемы на полигоне есть?

Дмитрий Калмыков: Они в общем-то общие для всего общества, которое испытывает перелом и перемены. Но на полигоне это усиливается, усугубляется тем комплексом жертв, о которых я говорил. Вективность поведения и образ мышления этих людей приводит к тому, что если обычный подросток не знает, чего он стоит в этой жизни, подросток на полигоне плюс ко всему с детства слышит о том, что они жертвы. В прессе очень много то, что в простонародье называется чернуха, когда просто людей пугают. И это все накладывается на молодое поколение. Здесь однозначно все исследователи сходятся к тому, что психологический стресс и напряженность на полигоне, особенно у молодых гораздо выше, чем в других регионах. Поэтому мы считаем, чтобы продолжать тратить огромные деньги на исследования, надо переселить население, всех желающих, куда они захотят. Не надо исследовать проблему, ее надо решить один раз и все, поставить заборы.
Чтобы то, что я сказал, не выглядело только негативом, могу сказать, что кое-что при поддержке парламента добились, с 2005 года полигон обозначен на местности. Вбито несколько сотен бетонных столбов, на которых висят таблички «Опасно. Радиация». Начиная с прошлого года самое крупное достижение – одна из самых опасных и радиоактивных испытательных площадок, на которой взрывы проводили, более двухсот взрывов, она взята под армейскую охрану. Так должно быть на всем полигоне. Забор, охрана, никакого населения, никаких, соответственно, проблем.

Ирина Лагунина: Дмитрий, просто, чтобы представить, как это все выглядит на самом деле?

Дмитрий Калмыков: Мои первые впечатления, когда я первый раз попал на полигон: а где полигон? Я все время оглядывался, ждешь какого-то нагромождения, какую-то фантасмагорию, ужасы. Он очень большой. Это примерно квадрат двести на сто километров. Испытательные площадки – это как несколько поселков на территории. Если у вас не будет провожатого, вы вообще ничего не найдете, не увидите, даже если будете кружить месяц по этой территории. А вот на этих отдельных площадках, так называемые испытательные площадки, там иногда бывают довольно экзотические картины. На одной из них, называлось опытное поле, проводились поверхностные взрывы в атмосфере и на земле. Сохранились остатки сооружений, в которые военные ученые прятали свои приборы, кинокамеры. Местами этот бетон расплавился, кипел, местами стеклянная земля, расплавленная сталь, очень высокий уровень радиоактивности. В других местах, там, где вели подземные взрывы, там разрушены целые горы километров высотой, они превратились в щебень. Это тоже здорово действует, когда первый раз видишь целый город, который превращен в стройматериалы. А в общем-то территория полигона – это красивая природа.

Малика Рахманова: А уровень радиации в настоящее время какой?

Дмитрий Калмыков: Под уровнем радиации обычно понимают уровень гамма-излучения. Прошло такое большое время после последних наземных ядерных взрывов, что на большей части территорий этот уровень гамма-излучений упал до нормального. Без специальных исследований вы ничего не найдете. Будете ехать, приборы будут показывать 13, 15, 17 микрорентген. Если вы будете пересекать место ядерного взрыва, покажет 18 или 19, вы даже не заметите. Но на этом следе кроме гамма-излучения присутствуют и другие продукты ядерного взрыва, например, не распавшийся при взрывах плутоний. У него очень слабое излучение, но когда он попадает внутрь, своими альфа и бета-частицами наносит значительное нарушение в легких и в костных тканях. Поэтому уровень радиоактивности тоже сложное понятие. Часто радиометр молчит, но по результатам лабораторных анализов я знаю, что эта территория непригодна для проживания еще тысячу лет.

Ирина Лагунина: Мы беседовали с директором Экомузея в Караганде Дмитрием Калмыковым. На созданном музеем сайте о Семипалатинске есть фотография низкого заграждения из колючей проволоки. Его сделали еще в сталинские времена – чтобы скот на полигон не ходил.