Удивительные случаи озарений

Когда читаешь об удивительных случаях озарений — трудно сказать, что это — сновидения, галлюцинации или ясновидение. Анализ происходящего тут бесполезен — свидетелей не было и быть не могло, сами люди, испытавшие это, не в состоянии ничего объяснить.

Они способны только рассказывать. Иногда рассказывают после того, как событие свершилось, и тогда рассказ может восприниматься как ошибка памяти (в лучшем случае) или как сознательная ложь. Примеры, которые я приведу здесь, исключают такие объяснения.

Во время американской революции президент Джордж Вашингтон увидел будущее великой нации, и это ободрило и поддержало его. Эту историю описал Энтони Шерман так, как сам,генерал Вашингтон рассказал ему. Потом она публиковалась в разных изданиях.

Однажды, в прохладный зимний день 1777 года, с безоблачным небом и ярко светящим солнцем, генерал Вашингтон оставался один дома в течение всего послеполуденного времени. Когда он вышел, он выглядел бледным и потрясенным, и Шерману показалось, что Вашингтону очень хочется сообщить ему нечто, его взволновавшее.

«Я не знаю, — начал он свой рассказ, — вызвано ли это беспокойствам моей души или чем-либо еще, но сегодня днем, когда я сидел за этим столом, составляя депешу, что-то стало очень тревожить меня. Взглянув, я увидел стоящую передо мной необычайно красивую женщину. Я был очень удивлен, потому что отдал строгий приказ, чтобы меня не беспокоили. Поэтому лишь через несколько мгновений я смог спросить ее о причине ее визита. Во второй, в третий и даже в четвертый раз я повторил свой вопрос, но не получил никакого ответа от моей таинственной посетительницы. Она лишь шире раскрыла глаза. На этот раз я почувствовал нечто странное. Я бы встал, но взгляд этого существа сделал мое намерение невозможным. Я попытался еще раз обратиться к ней, но мой язык стал немым.

Даже сама мысль как бы была парализована. Незнакомое влияние, таинственное, могучее, непреодолимое, завладело мною. Все, что я мог делать — это не отрываясь и недоумевающе смотреть на мою неведомую посетительницу. Постепенно окружающая атмосфера стала как бы наполняться силой и лучезарным светом. Все вокруг меня стало разряжаться, сама таинственная гостья стала более воздушной и, однако, более отчетливой для моего зрения, чем раньше. Я начал чувствовать себя подобно умирающему или, скорее, испытывать ощущения, которые, как я иногда представлял, сопровождают прекращение жизни. Я не думал. Я не рассуждал. Я не двигался, все это в равной мере было невозможным. Я только сознавал, что смотрю пристально и недоумевающе на посетительницу.

Затем я услышал голос, говорящий: «Сын республики, смотри и учись», в то время как моя посетительница подняла руку к востоку. Я теперь увидел тяжелый белый пар, который на неко-1 тором расстоянии от меня поднимался клубами. Этот пар постепенно рассеялся, и я увидел странною сцену. Предо мной лежали раскрытыми на одной обширной равнине все части света — Европа, Азия, Африка и Америка. Я видел, как волновались, бушевали между Европой и Америкой валы Атлантического океана, а между Азией и Америкой лежал Тихий океан. «Сын республики, — сказал тот же таинственный голос, как и прежде, — смотри и учись».

В это мгновение я увидел темное теневое существо, подобное ангелу, стоящее или, скорее, парившее в воздухе между Европой и Америкой. Зачерпнув воды из океана в ладонь каждой руки, он брызнул немного воды на Америку из правой руки, а из левой руки он брызнул воды на Европу. Немедленно облака поднялись из этих континентов и соединились в одно облако посреди океана. В течение некоторого времени оно оставалось неизменным и затем медленно двинулось на запад, пока не достигло Америки своими темными клубами. Иногда в нем появлялись резкие вспышки молний, и я слышал подавленные стоны и крики американского народа. Во второй раз ангел зачерпнул воды из океана и брызнул ею, как раньше. Темное облако отошло обратно к океану и в его вздымающихся волнах исчезло из виду. В третий раз я услышат таинственный голос, говорящий: «Сын республики, смотри и учись».

Я обратил свой взгляд на Америку и увидел деревни и города, возникающие друг за другом, пока вся страна от Атлантического и Тихого океана не стала усеяна ими. И снова услышал таинственный голос: «Сын республики, приходит конец столетия, смотри и учись».

При этом ангел, подобный темной тени, повернул лицо свое в книгу, и я увидел, что от Африки зловещий призрак приближался к нашей стране. Он надвигался медленно, на каждый большой и малый город ее. Жители построились боевыми рядами друг против друга, и я продолжал смотреть и увидел яркого ангела, над челом которого покоился венец из света, на котором было начертано слово «Союз». Этот ангел нес американский флаг, который он поставил между разделенной нацией, и сказал: «Помните, что мы братья». И мгновенно жители, отбросив оружие, стали друзьями и снова объединились вокруг национального знамени.

И опять я услышал таинственный голос, говорящий: «Сын республики, смотри и учись». При этом темный, подобный тени ангел приложил трубу к своим устам и трижды раздельно протрубил, и, зачерпнув воды из океана, он брызнул ею на Европу, Азию и Америку. Тогда глаза мои увидели ужасное зрелище: от каждого из этих континентов поднялись густые черные облака, которые вскоре соединились в одно. И по всей этой массе загорелся темно-красный свет, при котором я увидел орды вооруженных людей, они двигались вместе с облаком, шли по земле и плыли по морю к Америке, земля которой была окутана этим облаком.

И туманно я увидел, что эти огромные армии опустошали всю страну и жгли деревни, малые и большие города, которые я ранее видел возникающими. Когда уши мои слышали гром пушек, звон мечей, возгласы и крики миллионов в смертельной битве, я опять услышал таинственный голос, говорящий: «Сын республики, смотри и учись». Когда голос замолчал, темный, подобный тени ангел приложил трубу к устам своим и протрубил долго и страшно.

Мгновенно свет как бы от тысячи солнц засиял снизу доверху передо мной и пронизал и разорвал темное облако, которое окутало Америку. В то же мгновение ангел, над головой которого все еще сияло слово «Союз» и который нес национальный флаг в одной руке и меч в другой, опустился с небес, окруженный легионами белых духов. Они немедленно присоединились к обитателям Америки, которых я видел почти побежденными, но которые немедленно воспрянули духом снова, соединили свои разорванные ряды и возобновили битву. И опять среди страшного шума боя я услышал таинственный голос, говорящий: «Сын республики, смотри и учись». Когда голос замолчал, ангел, подобный тени, в последний раз зачерпнул воды из океана и брызнул ею на Америку. Мгновенно темное облако свернулось, вместе с армиями, которые оно принесло, оставив жителей страны победителями.

Тогда снова увидел я деревни, малые и большие города, возникающие там, где я видел их раньше, в то время как белый ангел, установив лазурное знамя, которое он принес, воскликнул громким голосом: «Пока пребывают звезды и небеса шлют росу на землю, до тех пор будет продолжаться Союз». И, сняв со своего чела венец, на котором было начертано слово «Союз», он поместил его на знамя, а народ, преклонив колени, сказал: «Аминь».

Картина немедленно стала тускнеть и исчезать, и в конце концов я ничего не видел, кроме поднимающегося и клубящегося пара, который я видел сначала. Когда он тоже исчез, я оказался снова перед таинственной посетительницей, которая тем же самым голосом, что и раньше, сказала: «Сын республики, то, что ты видел, истолковывается следующим образом: три большие опасности ждут республику. Самой страшной будет третья, проходя через которую, даже будучи объединен, весь мир не сможет преодолеть ее. Пусть каждое дитя республики научится жить для своего Бога, своей страны и Союза».

С этими словами видение исчезло, и я вскочил со своего стула и почувствовал, что у меня было видение, в котором были показаны мне рождение, прогресс и предназначение США».

Видение генерала Вашингтона соответствовало эпохе, в которую он жил. Основное содержание видения, рисующее три великих кризиса в жизни Америки, вернее нации, которая еще не была создана, — захватывающее и потрясающее. Гражданская война Севера с Югом, которая была почти через сто лет после Вашингтона указана во втором кризисе, который он видел. А третий кризис? Не имеется лив виду трагедия 11 сентября 2002 года? «Самой страшной будет третья (опасность. — В.А.), проходя через которую, даже будучи объединен, весь мир не сможет преодолеть ее». Время покажет...

Следующее озарение, имевшее судьбоносное значение для стран Европы, было у Карла Густава Юнга в октябре 1913 года, то есть примерно за десять месяцев до начала Первой мировой войны. Вот его рассказ.

«...Приближалась осень 1913 года, и давление, которое я ощущал прежде, теперь, казалось, находится вовне, в самом воздухе — что-то мрачное и тяжелое. Это была не столько моя собственная психологическая ситуация, сколько окружающая меня действительность. Это мое ощущение все усиливалось.

В октябре, когда я путешествовал в одиночестве, у меня было неожиданное видение. Мне привиделся чудовищный поток, покрывший все северные земли. Он простирался от Англии до России, от Северного моря до подножия Альп. Когда же он стал приближаться к Швейцарии, я увидел, что горы растут все выше и выше, как будто защищая от него нашу страну. Разыгрывалась ужасная катастрофа. Я видел могучие желтые волны, они несли обломки каких-то предметов и бесчисленные трупы. Потом все это море стало кровью. Видение длилось около часа. Я был в смятении, мне стало дурно, и я стыдился своей слабости.

Прошло две недели, и видение повторилось. Оно было еще более кровавым и страшным. Некий внутренний голос сказал мне: «Смотри, так будет!»

Зимой кто-то спросил меня, каков мой прогноз на ближайшее будущее. Я ответил, что у меня нет прогнозов, но что я видел потоки крови. Это видение не оставляло меня.

Я спрашивал себя, возможно ли, чтобы это видение предвещало какую-нибудь революцию, но не мог представить себе ничего подобного. Поэтому я решил, что это касается только меня и что мне грозит психоз. Мысль о войне не приходила мне в голову.

Вскоре после этого, весной и ранним летом 1914 года, мне трижды снился один и тот же сон — о том, как в середине лета вдруг наступает арктический холод и вся земля покрывается льдом. Так, я видел Лотарингию с ее каналами, замерзшую и совершенно обезлюдевшую. Все реки и озера покрылись льдом. Все, что было зеленого, закоченело и погибло. Это сновидение было у меня в апреле и мае, и в последний раз в июне 1914 года.

В третий раз мне снова снился гибельный вселенский холод, однако на этот раз сон имел неожиданный конец. Я увидел дерево, цветущее, но бесплодное. (Мое дерево жизни — подумал я.) И вот его листья на морозе вдруг превратились в сладкий виноград, полный целительного сока. Я нарвал ягод и отдал их каким-то людям, которые, казалось, ожидали этого.

В конце июля 1914 года я был приглашен Британской медицинской ассоциацией на конгресс в Эбердин, где я должен был прочесть доклад «О значении бессознательного в психопатологии». Я все время ждал чего-то, что должно было произойти: я знал, что такого рода сны и видения посланы судьбою. Мое тогдашнее состояние, преследовавшие меня страхи заставляли меня думать,, что есть нечто фатальное в том, что я должен говорить сейчас о значении бессознательного.

Первого августа началась мировая война. Я видел свою задачу в том, чтобы попытаться понять, что же произошло и насколько мое собственное состояние было обусловлено неким коллективным духом. Прежде всего мне нужно было понять самого себя. Я начал с того, что составил перечень всех фантазий, что приходили мне в голову...

Это был непрерывный поток фантазии, и я сделал все возможное, чтобы не заблудиться, чтобы каким-то образом разобраться во всем этом. Я был совершенно беспомощен, казалось, мне не под силу справиться с этим потоком чужеродных образов. Я жил в постоянном напряжении; иногда было так, будто гигантские каменные блоки обрушивались на меня. Одна буря следовала за другой. Смогу ли я чисто физически вынести то, что разрушило других, что надорвало Ницше, а в свое время — и Гельдерлина. Но во мне сидел некий демон, с самого начала внушавший, что я должен добраться до смысла своих фантазий. У меня возникло ощущение, что некая высшая воля направила меня в этом разрушительном потоке бессознательного, что она меня поддерживала и в конечном счете дала мне силы справиться».

Юнг записывает свои сновидения и ведет долгий диалог с бессознательным, пытаясь разгадать его скрытый смысл. Иногда это ему удается. Например, когда ему снится Зигфрид — герой германо-скандинавского эпоса, мифов и немецкой «Песни о нибелунгах». В сновидении Зигфрид возникает на краю обрыва, мчась с бешеной скоростью на колеснице из костей мертвых. Юнгу снится, что он убивает Зигфрида. Проснувшись, он ломает голову, разгадывая смысл сновидения — и находит разгадку: она была в том, что происходило в мире. Зигфрид воплощал в себе то, чего хотела достигнуть Германия, — навязать миру свою волю, свой героический идеал. Сон показывал, что героическая установка более не допустима. — И Зигфрид должен быть убит»...

И в сновидении рушится символ фашистской Германии. Никому еще не удавалось умчаться далеко на колеснице из костей мертвецов...

Самые невероятные образы возникали в его фантазиях — мертвецы, с шевелящимися пальцами, змеи, карлики в пещерах, персонажи из мифов Древней Греции и Библии, негры, индейцы... Он упорно исследует бессознательное, эту terra incognita, первооткрывателем которой он был. По иронии судьбы, он, психиатр, на каждом шагу встречал тот самый материал, что лежит в основе психозов и с которым можно столкнуться в сумасшедшем доме. Это — мир бессознательных картин и образов, приводивший душевнобольных к фатальному помешательству. Юнг начал чувствовать ужас перед фантазиями, его охватившими, он боялся потерять контроль над собой, сделаться добычей своего бессознательного.

Точкой опоры для него в «этом мире» была его семья и работа, они были тихой гаванью, в которую он всегда мог вернуться. «Моя семья и моя работа, — писал он, — всегда оставались благополучной реальностью моей жизни и своего рода гарантией того, что я нормален и что я действительно существую... Когда я оглядываюсь и перебираю в памяти все, что случилось со мной тогда, когда я записывал свои фантазии, мне кажется, что это было послание, — род приказа. В этих образах было нечто, что касалось не только меня.

Озарения или откровения свыше? Тайна их не разгадана, так же как загадочные предсказания собственной гибели некоторыми поэтами. Откуда они появлялись в их произведениях?..

В дуэли Ленского с Онегиным Пушкин предрек свою гибель.
В стихотворении «Рабочий» предсказал себе конец Гумилев:
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седой вспененною Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной...
Лермонтов в стихотворении «1831-го июня 11 дня» написал о своей судьбе:
Я предузнал мой жребий, мой конец,
И грусти ранняя на мне печать;
И как я мучусь, знает лишь Творец;
Но равнодушный мир не должен знать.
И не забыт умру я......................
Кровавая меня могила ждет,
Могила без молитв и без креста,
На диком берегу ревущих вод
И под туманным небом...
Кровавая меня могила ждет,
Могила без молитв и без креста,
На диком берегу ревущих вод
И под туманным небом...

Предугадал свою судьбу и священник Павел Александрович Флоренский. Воспоминание об озарении или откровении Божием он записал в дневнике в 1923 году, а случилось это летом 1899 года, когда еще и в мыслях не было, что он станет священником. Озарение несомненно подсказало выбор жизненного пути.

вызван наружу. В воздухе раздался совершенно отчетливый и громкий голос, назвавший дважды мое имя: «Павел! Павел!» — и больше ничего... Он выражал прямо и точно именно только то, что хотел выразить — призыв».

Отец Павел отрицает как возможность слуховой галлюцинации, так и то, что это было случайное совпадение, что кого-то другого за забором окликнули два раза. «Голос был не мужской и не женский, — пишет он. — Это был призыв к вере в Бога, к посвящению всей своей жизни служению Ему». Несколько ранее он описывает удивительное свое состояние, сон — не сон, видение наяву — возможно. В общем, нечто близкое к вещему сну или галлюцинации, предсказавшее далекое будущее, которое начнет сбываться через 34 года. А именно: арест, жизнь заключенным в Соловках и расстрел 8 декабря 1937 года. Запись в дневнике была сделана 20 декабря 1923 года, за десять лет до ареста:

«...помню я весьма трудную для себя ночь. Она и по сей день живо стоит в моем чувстве, однако не находится слов рассказать, в чем было дело, потому что нет никаких образов. Нет и не было тогда, несмотря на потрясшую меня силу самого переживания. Ясно помню всю внешнюю обстановку: свою комнату во флигеле нашего дома, с белыми голыми стенами, согласно моему вкусу, высокую, с огромными окнами прямо на длинный балкон, флигель, в котором она находилась.

Помню огромные стенные шкафы из необделанного ясеня, в которых находились мои личные вещи, книги, бумаги и приборы, и два громадных ясеневых стола, занимавшие своею площадью почти всю большую комнату.; На них я занимался и экспериментировал, на них строил себе приборы. К одному из столов были привинчены английские тиски с наковальней, а в ящике лежали инструменты слесарные и столярные. Перечислить остальной инвентарь комнаты теперь уже недолго: это — деревянная тахта с моей постелью, стул и чернильница на столе. Мне была невыносима какая бы то ни было вещь в моей комнате, а в особенности — на столе, даже книга.

Так вот. Я спал в этой комнате. Окна и двери были открыты настежь. Судя по тому, что мысленным взором я не вижу никого из домашних, вероятно, они уже уехали на дачу. Я спал глубоким сном, похожим на обморок, так что даже сновидений не было, или, во всяком случае, они забылись еще до пробуждения.

Но соответственно сильным было чувство, правильнее сказать, мистическое переживание тьмы, небытия, заключенности. Я ощущал себя на каторге, может быть, в рудниках — не видел себя в таком состоянии, а только имел чрезвычайно существенное последствие его для внутренней жизни, — ощущал так, как если бы находился в таком руднике. Применяя термины, тогда мной еще не употреблявшиеся, я сказал бы: это безобразное и невыразимое переживание, потрясшее меня, как удар, было мистическим, и притом — в чистом виде. Я испытывал огромное страдание, которое подавляло меня, хотя тут не было каких-либо учитываемых причин сознавать свою гибель и свою смерть. Это было как самоощущение заживо погребенного, когда над ним лежат целые версты черной непроницаемой земли.

Это был мрак, пред которым кажется светлою самая темная ночь, мрак густой и тяжкий, — воистину тьма египетская: она обволакивала меня и залавливала. Было ощущение, что теперь никто не поможет, никто из тех, на кого я привык рассчитывать, как на нечто незыблемое и ручное, не придет ко мне, даже не узнает обо мне. Я ощущал также бессильными все свои интересы, занятия. Не то, чтобы появилось какое-либо сомнение в правильности или неправильности физики и всего прочего, даже в самой природе. Нет, все это просто осталось по ту сторону чего-то, мне непроходимого, стало необсуждаемым, лишенным какого бы то ни было жизненного значения, тряпками, которых не станешь ни хвалить, ни порицать при агонии.

С острой, не допускающей никакого сомнения убедительностью я ощутил бессилие всего занимавшего меня до тех пор, в той, новой для меня, области мрака, куда я попал. Тут свои потребности, свои страдания. Очевидно должны быть и свои средства и свои радости. Непосредственным чувством я искал их, но не находил, бросался к выходам, но наталкивался на стены и путался в подземельях и проходах. Мною овладело безвыходное отчаяние, и я сознал окончательную невозможность выйти отсюда, окончательную отрезанность от мира видимого.

В это мгновение тончайший луч, который был не то незримым светом, не то неслышанным звуком, принес имя — Бог. Это не было еще ни осеяние, ни возрождение, а только весть о возможном свете. Но в этой вести давалась надежда и вместе с тем бурное и внезапное сознание, что — или гибель, или — спасение этим именем и никаким другим. Я не знал, ни как может быть дано спасение, ни почему. Я не понимал, куда я попал и почему тут бессильно все земное. Но лицом к лицу предстал мне новый факт, столь же непонятный, как и бесспорный: есть область тьмы и гибели, и есть спасение в ней. Этот факт открылся внезапно, как появляется на горах неожиданно грозная пропасть в прорыве моря и тумана. Мне это было откровением, открытием, потрясением, ударом. От внезапности этого удара я вдруг проснулся, как разбуженный внешней силой, и, сам не зная для чего, но подведя итог всему пережитому, выкрикнул на всю комнату: «Нет, нельзя жить без Бога!»

Пытаясь понять происшедшее, отец Павел приходит к выводу, что это не было ни иллюзией, ни галлюцинацией, а было видением. В дневнике он повторяет то, что было им опубликовано в 1914 году, в книге «Столп и утверждение Истины», возможно, потому, что в 1923 году эту книгу изъяли из библиотек. Видение или сновидение давало надежду на спасение, которая, увы, не оправдалась. В самые страшные минуты вера поддерживала его.