Дивный новый мир: наступает или уже наступил?

Новые технологии! Мы часто пишем о них, а вы — читаете. И нередко написанное/прочитанное сбывается. Мобильная связь. Стремительный крестовый поход Интернета, почти завоевавшего страны третьего мира... Этот список может быть бесконечно длинным.

Не так давно компания «Манн, Иванов и Фербер» («издательство максимально полезных книг»!) познакомила «КЛ» с вышедшей в этом году книгой «Новый цифровой мир» (The New Digital Age), которая рассказывает о том, что именно новые технологии могут сделать с нами в ближайшие годы.

Её написали Эрик Шмидт, председатель совета директоров Google, и Джаред Коэн, ныне руководящий исследовательским центром Google Ideas, а начинавший... кадровым дипломатом. Весьма любопытные, легко заметить, авторы. Тот же г-н Коэн, по сути, ещё в Госдепартаменте США умудрился заниматься тем же, чему впоследствии посвятил себя в Google, а это, поверьте, почти невозможно. А Эрика Шмидта, наверное, даже и представлять не надо: плоды его работы вы терзаете каждый день. Но предлагаемый ими взгляд на проблему «высокие технологии и общество», как нам кажется, любопытнее даже их самих. Только сразу оговоримся: ниже располагается довольно выборочный обзор «Нового цифрового мира», который очень далёк от претензий на полноту, — слишком уж большой и интересный получился фолиантик.

Есть две линии оценки надвигающегося на человечество прогресса информационных технологий и технологий вообще. Первая проста: всё будет хорошо, нас ждёт дивный новый мир, в котором роботы станут следить, чтобы вы не упали с лестницы, трудиться ассенизаторами, оставив нам роль творцов, свободных от рутины, включая даже ту, что ранее считалась умственной. Мол, сводки для Forbes уже пишет робот — и всем ясно, что это высвободило аналитика для действительно сложных вопросов. А теперь представьте, что так будет во всём.


Вторая оценка ещё проще: как страшно жить, мы все умрём! И ведь не поспоришь: обязательно умрём. С другой стороны, апокалиптические обещания того, что роботы вытеснят нас изо всех видов деятельности, оставив экономику обвалившейся под тяжестью выплат пособий по безработице, почему-то интуитивно отталкивают, а запугивания боевыми роботами, которые будут охотиться за людьми в случае войны, вызывают удивление.

Напомним: трактат «Холунцзин» намекает, что подводные и наземные мины, молчаливо ждущие и, по сути, автоматические устройства, изобретены лет за пятьсот до Бэббиджа. Не спорьте, это были эффективные боевые роботы, ждущие лишь неосторожного человека или корыта, набитого людьми. То, что роботов за шестьсот пятьдесят лет, прошедших с этого момента, оснастили ногами-гусеницами, а также глазами и ушами, мало что меняет: уже в Первую мировую они уничтожили страшно сказать сколько людей. Почему же мы должны бояться терминаторов сегодня?

Шмидт и Коэн идут мимо обеих линий. Они не верят ни в имманентное зло от технологического развития, ни в розовоочёчное добро в исполнении того же источника. Их цель — увидеть, как оно будет на самом деле.

Гуглотруженики подчёркивают: цифровые технологии и виртуальный мир Сети сами по себе, автоматически не исправят все пороки мира реального: «Существует набор базовых товаров и услуг, обеспечить которыми своё население может только правительство: это безопасность, здравоохранение, снабжение чистой водой, транспортная инфраструктура и среднее образование. Развитие информационных технологий и доступ в Сеть повысят эффективность выполнения этих функций, но лишь в сочетании с усилиями государственных органов».

И всё же, даже если государство явно недееспособно, цифровые технологии могут принципиально изменить ситуацию в целом.

Вот одна из особенностей внедрения новых технологий в последнее десятилетие: они осваивают не только самые развитые страны, но, напротив, развивающиеся. Самым ярким примером такого рода авторы называют Сомали: «Благодаря абсолютно свободной от регулирования деловой среде в Сомали действуют рекордно низкие для Африки тарифы на местную и международную связь, а также на Интернет, что делает использование мобильных устройств и Сети вполне доступным для населения, живущего в глубокой нищете. Часто бывает так, что представитель сомалийской диаспоры в США звонит родственникам на родину, а они вешают трубку и перезванивают ему».


Чтобы вы лучше поняли смысл курсива, напомним, что сомалийский ВВП на душу населения в 84,5 раза ниже, чем в США. Иными словами, сомалийцы считают мобильную связь более доступной, чем люди, которые в десятки раз обеспеченнее их. В чём причины столь феноменальной эффективности тамошнего телекома, активно продвигающего себя даже в соседние районы Кении? Всё просто: «Телекоммуникационные компании могут сохранять издержки на очень низком уровне и наращивать абонентскую базу, не теряя при этом прибыли: нет ни налогов, ни платы за лицензию, ни иных обязательных сборов».

И всё же, подчеркивают Шмидт и Коэн, там, где традиционные общественные институты слабы, даже ИТ-прогресс зачастую применяются во зло, а не во благо общества: «Повстанцы по-прежнему используют доступ к мобильной связи и Интернету для совершения насилия. Члены исламистской группировки "Аль-Шабааб" с помощью звонков и СМС угрожают миротворцам Африканского союза. Исламистские радикалы запрещают использовать мобильные банковские платформы [Коран запрещает ссудный процент. — Прим. А. Б.] и разрушают телекоммуникационную инфраструктуру. При этом пираты на сомалийском побережье пользуются местной сотовой связью, опасаясь, что их спутниковые телефоны можно отследить с кораблей международных сил. В докладе Совета безопасности ООН, опубликованном в 2012 году, глава крупнейшего сомалийского сотового оператора Hormuud упомянут в списке лиц, которым запрещено перемещение по миру, поскольку выяснилось, что он один из главных спонсоров "Аль-Шабааба"».

Более того, замечают авторы, собственно сеть мобильных денежных переводов в Сомали появилась только потому, что Али Ахмед Нур Джимал запустил посредством сомалийской телекоммуникационной компании Hormuud мобильную систему денежных переводов, чтобы организовать анонимное финансирование «Аль-Шабааба». Итак, террористы тоже идут в ногу со временем, как и государства, а иногда даже опережают их.

Впрочем, Шмидт и Коэн полны оптимизма. В целом всё будет хорошо, потому что Интернет предоставил нам доступ к информации, причём неограниченной и с превеликим трудом поддающейся цензуре. Это, по их мнению, значит, что террористические группировки и репрессивные государства, равно как и религиозные секты, рано или поздно лишатся своей поддержки из-за ознакомления их сторонников с истинной ситуацией и потери исключительного влияния авторитетов: «Тем, кто хочет распространять религиозные, культурные и этнические мифы, придётся кормить своими выдумками сообщество хорошо информированных слушателей. В распоряжении людей появится больше данных и способов их проверить. И тогда колдун из Малави, занимающийся врачеванием, вдруг столкнётся с враждебным отношением к нему со стороны соплеменников, если они найдут в Сети информацию, развенчивающую его авторитет, и поверят ей. Или, например, молодые йеменцы, обнаружив, что виртуальное сообщество отрицательно относится к культивируемой в стране традиционной практике женитьбы на маленьких девочках, восстанут против неё».

Увы, в этом мы лишь до некоторой степени согласны с уважаемыми авторами. У человечества уже есть опыт пропаганды и даже вербовки религиозными экстремистами людей через Веб. Йеменцы довольно давно знают из Интернета о предосудительности такой практики в других странах, но что им до этого? Из того же Интернета они могут узнать, к примеру, что в остальном мире анальный секс считается нормальным, хотя Коран прямо проклинает любого, кто его практикует. Иными словами, с точки зрения йеменцев «виртуальное сообщество» принципиально не может быть источником авторитетного мнения в вопросах морали, и то же самое, строго говоря, относится к любому мусульманину — не к тем формальным последователям ислама, что едят свинину и пьют водку, а к тем, кто буквально воспринимает текст священного писания этой религии.


В ряде случаев более логично даже предположить возможность радикализации тех или иных изолированных исламских анклавов, способных приобщиться к представленным в виртуальном веб-сообществе агрессивно настроенным группам. К примеру, многие сирийские мусульмане для обхода суры «Первая капля вина губит человека» некогда просто стряхивали эту каплю с пальца, затем выпивая остальное. В последние же годы сей «эллиптический» обход прямого религиозного запрета стал небезопасным — особенно на территории, контролируемой организацией «Фронт ан-Нусра» (по сути, крыло «Аль-Каиды»).

Более того, вся история человечества подсказывает нам, что новые информационные технологии часто сопутствуют именно религиозным войнам и крайним по взглядам группам. Например, распространение книгопечатания в Европе сопровождалось появлением христиан, «читающих Библию». Если в средние века латынь и отсутствие нужного количества экземпляров затрудняли ознакомление с этим текстом даже по книгам, то творение Гутенберга и внедрение письменных национальных языков всё перевернуло с ног на голову: любой протестант мог прочитать этот непростой текст, со всеми его прелестными неоднозначностями. Чем не «сообщество хорошо информированных слушателей», как выражаются Шмидт и Коэн! Вопрос только в том, что «распространять религиозные мифы» Жану Кальвину и ряду других граждан в таких сообществах, обычно городских и не бедных, оказалось намного легче, чем среди «неинформированных» крестьян, знавших только проповеди да иконы. Что было затем, нам прекрасно известно: зеркала, театры, свет в домах после наступления темноты — все эти отсутствующие в Библии вещи были признаны ненужными в теократической диктатуре, духовно опиравшейся только на фундамент под названием «чтение Библии».

Реформация и вызванная религиозным противостоянием Тридцатилетняя война убили больше людей, чем все сражения и конфликты средних веков.

В определённом смысле мы рискуем повторить этот опыт. Коран прямо говорит: «О вы, которые уверовали! Сражайтесь с теми из неверных, которые находятся вблизи вас. И пусть они найдут в вас суровость». Нет, если вы мусульманин мирного толка, специализирующийся на теологии, то знаете, как из этих слов сделать вывод о том, что сражаться с немусульманами этот текст не требует. Но основная масса припавших к Интернету молодых людей в арабских странах в теологии не искушена вовсе, как не были искушены в ней подданные теократической диктатуры в Базеле, чтецы Библии, а не Фомы Аквината. Что должны думать они, когда ловкие люди из «Аль-Каиды» цитируют им «47 (4). А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то — удар мечом по шее»?

Да чего там: просто наберите в Google «алькаида» — и умный поисковик сам подскажет вам: «аль каида сайт», третий в списке вариантов. Что как бы намекает: Интернет работает не только на борьбу с «тем, кто хочет распространять религиозные, культурные и этнические мифы».

Как совершенно точно замечают Шмидт и Коэн, информационные технологии сами по себе не могут нести добро или зло: всё зависит от того, как используют их люди.

Очень интересны и мысли авторов об изменениях, которые дальнейшее развитие цифровых технологий несёт не обществу в целом, а отдельным личностям вроде нас с вами. Например, они предсказывают если не смерть, то серьезный упадок «анонимусов». Работа в этом направлении уже ведётся: Google исподволь предпринимает сегодня действия, по духу близкие к роману А. Иванова «Комьюнити». В грядущем поисковая система будет ориентирована на выдачу пользователю не всех возможных вариантов по его запросу, а только тех, которые ему заведомо интересны. Но как узнать, что ему будет интересно? А просто: «Представьте, что все ваши аккаунты — в Facebook, Twitter, Skype, Google+, Netflix, подписка на New York Times — привязаны к одному "официальному" профилю. Рейтинг информации, связанной с верифицированными онлайн-профилями, в результатах поиска окажется более высоким по сравнению с контентом без такой верификации, а это, естественно, приведёт к тому, что большинство пользователей будут кликать на верхние (верифицированные) результаты. И тогда истинная цена анонимности может стать слишком высокой, поскольку даже самый увлекательный контент, созданный владельцем анонимного профиля, окажется не виден в поисковой выдаче из-за чрезвычайно низкого рейтинга».


Вам это представляется увлекательным вариантом крепостного цифрового права. Мол, а как же потроллить? И вообще, кто меня загонит в эту резервацию «официального профиля»? У авторов есть ответ и на этот вопрос: «Некоторые правительства, решив, что иметь тысячи анонимных, бесконтрольных и непроверенных граждан — "подполье" — слишком рискованно, захотят узнать, кто скрывается за каждым онлайн-аккаунтом, и потребуют верификации на государственном уровне для усиления контроля над виртуальным пространством. В будущем ваша виртуальная личность вряд ли ограничится страничкой в Facebook: скорее всего, она станет целым созвездием созданных вами в Интернете профилей, верифицируемым и даже регулируемым властями».

Заметьте, это пишут не российские чиновники, прославляя регистрацию на сайте «Госуслуги» и предлагая объединить под этим профилем все ваши страницы в соцсетях. Это экс-сотрудник верхних эшелонов Госдепа рассказывает о реально циркулирующих в известных госструктурах подобных планах. У России, КНР и прочих Иранов пока, похоже, не столь продвинутые правительства, чтобы задумываться над реальной ликвидацией анонимности в Интернете.

Вы скажете: ладно, пусть сообщество анонимизированных пользователей будет сокращено, но ведь никто не помешает лично мне остаться вне цифровой резервации «официального профиля» с реальными ФИО и данными? Конечно, не помешает. Но вытеснение основной массы пользователей в деанонимизированый сектор сократит число оставшихся, значительно упростив работу АНБ по отслеживанию их действий. Иные из нас могут сказать: я не тролль, не террорист, не спамер, а вполне приличный человек. Зачем мне эта анонимность?

Что ж, Шмидт и Коэн затрагивают целый ряд ситуаций, когда анонимность в теории нужна даже приличному человеку: «Чтобы начать революцию, может хватить горстки храбрецов, действующих в виртуальном пространстве».

Как они отмечают, события «арабской весны» показывают, что внешне крепкие репрессивные государства могут быть разрушены цепной реакцией, запускаемой в Интернете. И они, если разобраться, правы. Но вот вопрос: как же это сочетается с их же словами о ликвидации анонимности? Ведь без неё любое репрессивное государство покончит с координаторами оппозиционных выступлений в одночасье. Можно было бы сказать, что репрессивные государства редко бывают самыми эффективными, а внедрение официальных профилей с реальными данными, красной нитью проходящими через все ваши действия в Интернете, коснётся лишь граждан тех стран, где государство уверенно смотрит в будущее цифровых технологий.

Правда, не очень ясно, как быть с КНР и Сингапуром, которые, несмотря на репрессивность и фактическую однопартийность, имеют довольно эффективный госаппарат и весьма шустро ловят авторов неугодных высказываний в Интернете.

Кстати, о КНР и прочих Иранах. Коэн не просто так работал в Госдепе на информационном поприще: он много рассказывает о том, как борются с репрессивными режимами при помощи Интернета. Он затрагивает очень важную проблему: многие оппозиционные политики в странах с репрессивными режимами производят слабое впечатление. То есть то, что режим надо менять, — всем понятно, но альтернативы повергают осторожного человека в тихий ужас. Да что там, вы и сами всё знаете... Так как же создать приличного «борца с репрессивными режимом»?

«В странах с неразвитым революционным движением, находящимся под пристальным вниманием правящего режима, просеивать толпу в поисках подлинного лидера очень непросто... Там же, где ресурсов достаточно, а движения обладают известной автономностью, вполне возможно при помощи специалистов-консультантов идентифицировать прирождённых вожаков, помогая им в дальнейшем развивать необходимые навыки и налаживать контакты. В отличие от сегодняшних консультантов, специалисты высокотехнологичного завтра будут иметь дипломы в области инжиниринга и когнитивной психологии, обладать техническими знаниями и куда лучше понимать, как нужно создавать и корректировать имидж политической фигуры в каждом конкретном случае. Работая с перспективным кандидатом, чья известность превышает кредит доверия общества, они смогут измерять его политический потенциал с помощью различных инструментов: "поручая" тексты его выступлений сложным программным средствам для выделения их основных характеристик и анализа тенденций; составляя карту функций его мозга, чтобы определить, как он справляется со страхом или искушением; проводя всестороннюю диагностику его политических установок для оценки их слабых сторон...»

Ну что ж, составить «карту функций мозга» политика действительно не помешает, причём не только оппозиционного. Увы, как показывает практика, ключевым фактором составления такой карты будет само существование объекта картографирования...

Отметим, что в целом книга очень выдержана и не допускает перекосов в оценке реального влияния новых технологий на реальный мир. Но иногда авторы его слегка переоценивают. Так, они уверены, что автоматические переводчики, включая онлайновые и голосовые, функционирующие в реальном времени (в разработке), уже в ближайшее время сблизят людей по всему миру, во многом стирая границы между странами.