Призрак Сурьянинского леса

Орловские края дышат старинными преданиями. Каждое из них имеет свой особый колорит, а все вместе они окутывают наши места неким флером таинственности, добавляя очарования или внося свою долю волнения в являющийся вашим глазам пейзаж. Легенды окрашивают этот пейзаж, при этом часто возникают очень причудливые тона...

В своем прелестном рассказе «Льгов» Тургенев пишет, как он ожидал своих спутников около льговской церкви. Коротая время, он рассматривал могилы на старом погосте у храма. Но вот его взгляд упал на «почерневшую четырехугольную урну» с французской надписью «Ci git Theophile Henri, Vicomte de Blangy». Ниже, как пишет Тургенев, он увидел стихотворную эпитафию, которую и привел в своем рассказе:

Под камнем сим лежит
Французский эмигрант:
Породу знатную имел он и талант,
Супругу и семью оплакав избиянну,
Покинул родину, тиранами попранну;
Российския страны достигнув берегов,
Обрел на старости гостеприимный кров;
Учил детей, родителей покоил...
Всевышний судия его здесь успокоил.

Сейчас такой могилы на льговском кладбище нет. Но некоторые жители Льгова и соседнего Ильинского уверяют, что ранее они «совершенно точно» видели здесь надгробный камень графа. Так или иначе, французский поданный виктонт де Бланжи оставил о себе в орловских краях особенную память, будь то прекрасный рассказ Тургенева или странное предание, до сих пор не забытое в Орловском Полесье, которое еще, бывает, рассказывают шепотом по вечерам от Болхова до Хотынца.
В 1895 году в номере 119 «Орловского вестника» князь А.Л.Голицын впервые опубликовал одну любопытную легенду, связанную с неким учителем, служившим у барина Алексея Денисовича Юрасовского. Три года спустя хранитель дел Орловской ученой архивной комиссии Александр Константинович Юрасовский также опубликовал версию этого же происшествия, в котором некую роль сыграл его предок А.Д.Юрасовский. Она оказалась связанной с гувернером, тогда также неназванным по имени. Литературовед Раиса Митрофановна Алексина в обычной для нее блестящей манере провела исследование и доказала, что тот самый граф де Бланжи, о котором пишет Тургенев в своем «Льгове» и тот учитель Юрасовского, с которым связывают одно из известных болховских преданий – это одно и то же лицо. Если вас занимают такие вещи, вы получите истинное удовольствие, прочитав статью Алексиной «О сюжете рассказа «Льгов» (к истории рассказа в рассказе)», помещенную в Тергеневском ежегоднике 2000 года. Благодаря Алексиной мы можем теперь называть главного героя несколько странного происшествия его настоящим именем – именем виконта Теофиля де Бланжи.
История виконта, иначе именуемым графом, завораживает. В ней присутствуют и огненные страсти, и холод мистического ужаса, и подлинная человеческая трагедия, замешанная на расчетливом коварстве, и торжество языческого невежества, случившегося от горестной безысходности.
Бежавший из революционной Франции, граф де Бланжи, вероятно, в полной мере испытал кошмар ее катастрофических дней. В России, в глухом Болховском уезде Орловской губернии ему удалось стать гувернером и учителем подрастающих барчуков в семье Алексея Денисовича Юрасовского в сельце Морозове, в десятке километров от Болхова. Бланжи, находившийся тогда уже в достаточно зрелом возрасте, неожиданно влюбился в дочь зажиточного крестьянина Семена Карнеева, крепостного Юрасовского, и попросил ее руки. Девушку, вероятно, очаровала и необыкновенная галантность француза, наверняка несвойственная большинству молодых болховских крестьян, и подлинная тонкость обращения, и безграничное восхищение ее достоинствами, которое всегда так подкупает нас, женщин. Она ответила на столь сильное чувство и единственное, чего она боялась – что батюшка не отдаст.
И была права. Крестьянин и слышать не хотел о таком непонятном для него, странном, и, самое главное, невыгодном в экономическом смысле браке. Тогда участливый Юрасовский подарил Бланжи, или как его называли русские, Бланжию, семью крепостных Карнеевых. Влюбленные, наконец-то, смогли соединить свои судьбы. Но отец молодой женщины, Семен Карнеев, никак не мог примириться с тем, что от известного в округе барина, крупного помещика, состояние которого позволяло ему наживаться, подворовывая, он перешел в собственность какого-то бедного учителя иностранного языка, хоть бы и графа. Карнеев наливался злобой и строил коварные планы.
Предание говорит, что однажды Бланжий должен был отвезти Юрасовскому в Карачев крупную сумму денег из имения. Эта поездка оказалась для него последней. Крестьянин подкупил недалеких людей и ночью, когда Бланжи следовал через Сурьянинский лес, напал на графа. Озлобленный Карнеев заколол учителя и потом лично отрубил ему голову. После проведенного полицией следствия на каторгу были отправлены все участники этого преступления за исключением его инициатора, сумевшего подкупить власти. Но и он, как говорят, не избежал наказания...
Однажды тихой лунной ночью Карнеев, к тому времени еще более неправедно разбогатевший на ростовщических операциях, возвращался из Карачева в Болхов. Он уже проехал село Руднево и оказался в Сурьянинском лесу. Вдруг, захрапев, лошадь встала посреди дороги. Карнеев вгляделся в темноту и увидел то, что заставило его остолбенеть от ужаса. Навстречу ему по дороге, освещенной бледным светом луны и перерезанной древесными тенями, медленно шел покойный учитель в залитом кровью платье немецкого покроя. Даже и теперь призрак был учтив, как и прежде. Аккуратно сняв с плеч свою голову и взяв ее в руки, учитель поклонился тестю. И обомлевший Карнеев услышал, как эта самая голова, поддерживаемая призрачными ладонями, зовет его на суд Божий... Не помня себя от страха, Карнеев прискакал в Болхов.
С тех пор он нигде не мог найти успокоения. Никакие меры, предпринимаемые болховскими священниками и лекарями, не помогали ему. Призрак учителя преследовал убийцу даже в церкви. И Карнеев, не выдержав напряжения, повесился. Якобы в час его гибели в Болхове сам по себе ударил тысячепудовый колокол и некоторое время «ревел» так, что в домах дрожали стены и плясали стаканы на столах.
Яркие галлюцинации Карнеева заставлявшие его рвать на себе волосы, умолять, чтобы «увели учителя», кричать и бегать по тихому Болхову произвели неизгладимое впечатление на болховчан, несильно избалованных происшествиями. Не было дома, где бы не обсуждались подробности этого дела и не высказывались собственные догадки на его счет. Неудивительно, что разговоры о призраке учителя вызвали волнение и в окрестных селах, где тоже начали его наблюдать. Привидение являлось жителям средь бела дня и зазывало быть свидетелями на суде Божьем против Карнеева. Однажды насмерть перепугал молодежь в селе Сурьянино, собравшуюся вечерком потанцевать в хороводе и попеть песни. Не беря в расчет обстоятельств, относящихся, как говорил Лесков, к «средствам народной поэзии», мы, тем не менее, с грустью должны констатировать, что граф-француз тогда в действительности не обрел покоя. В холерный 1831 год крестьяне, отыскивая причины «мора», который, как ни странно, в Орловской губернии начался с села Сурьянино Болховского уезда, рассудили, что «все зло идет от иностранца-учителя». И последнее пристанище графа подверглось неслыханному разорению. Рассказывали, что пять мужиков, вооружившись осиновым колом, с черным петухом в руках ночью подошли к могиле Бланжи. Они задушили петуха, отрезали ему голову и окропили куриной кровью проведенную около могилы черту. После этого мужики разрыли могилу, вскрыли гроб, произнесли над ним сильные языческие заклинания, вытащили труп и всадили ему в сердце осиновый кол. А потом все они разбежались от страха в разные стороны.
Первый же житель, отправившийся на кладбище навестить покойных родственников, с криком вернулся в обратно, перепугав всех односельчан. Из Болхова прибыла полиция. Интересно, что ее сотрудники, в частности, становой пристав, были сильно смущены разными привходящими обстоятельствами и подбадривали себя, как умели: от них пахло сложной смесью ладана и водки. На месте разрытой могилы полиция обнаружила брошенные заступы, обезглавленного английского бойцового петуха и клок бумаги с заклинанием.
Интересно, что сурьянинские мужики в непростой для себя час обратились к приемам, связанным с древней магией вятичей. Известно, что свои жертвы темным богам вятичи приносили ночью, выбрав для этого перекресток дорог и животное черного цвета, например, козу, петуха или овцу – по обстоятельствам. Противоборство злым темным силам, которые, как казалось в случае с холерой и мором, насильно забирают с собой живых, также сопровождалось древним обрядом, в котором присутствовало животное черного цвета и его кровь. Тогда же, в 1831 году болховская полиция провела полное расследование и по его результатам отправила мужиков на каторгу. Известны имена двоих из них – Никиты Хромина – он вернулся с каторги и впоследствии постригся в монахи – и Михаила Саутина, ставший кучером у тюремного смотрителя в Омске.
Возможно ли, однако, чтобы после всего этого надгробный памятник Бланжи каким-то образом оказался на льговском погосте, где его увидел Тургенев? Да еще с такой умиротворяющей эпитафией, которая вовсе не свидетельствует о столь трагическом конце? Если это все-таки так, то перемещение памятного знака в Льгов представляется достаточно таинственным. Тем не менее, какие-то ниточки все же, наверное, связывали француза с этим селом. Предание говорит, что призрак учителя однажды явился льговскому священнику. Вежливо поклонившись и держа свою голову в руках, Бланжий начал жестами звать иерея к себе и указывать на небо. Легенда говорит, что призрак видели все члены семьи священника. Рассказывали, что батюшка бесстрашно подошел к учителю, но тот исчез, а священник упал замертво.
Живший тем самым летом 1831 года в Спасском-Лутовиново, Тургенев вполне мог слышать историю Бланжия. Имя несчастного графа было тогда у всех на устах. Орловские помещики, скорее всего, не раз обсуждали между собой тему полицейского разбирательства в связи со вскрытием могилы иностранца-учителя.
Но, может быть, Тургенев ничего и не слышал об ужасной участи француза, однако знал Бланжи до его гибели, а стихотворную эпитафию придумал сам. Похожая эпитафия была на памятнике гувернеру, также французу в имении Лутовиновых. Как католик гувернер был похоронен не в ограде старого кладбища в Спасском, а за его валом.
Или Тургенев и впрямь видел во Льгове могильный камень Бланжи? Так или иначе, в рассказе «Льгов» писателю захотелось вспомнить имя изгнанника, чья жизнь была столь сильно изломана событиями Великой Французской революции и, как мы знаем теперь, оказалась трагичной во всем, даже в ее конце.
Да и в наше время существует не мало свидетельств очевидцев, которые наблюдали в Сурьянинском лесу необъяснимую чертовщину, слышали на ночных привалах людские завывания. Говорят, это неупокоенная душа графа...
Древние предания живучи, и в полесских краях, к которым принадлежали раньше болховские села, вы и сейчас услышите, как странен иногда бывает Сурьяниновский лес в лунные, да и в безлунные ночи.