Таблетка от любви: нейропрепараты против губительной привязанности

Любовь не всегда бывает так хороша, как пишут о ней в романах. Она может вызывать не только эйфорию и чувство близости, но и боль потери, психологические травмы и даже провоцировать насилие. И все же любовь со всеми ее крутыми поворотами, взлетами и падениями — всего лишь гормональный процесс, контролировать который отчасти можно уже сейчас. Группа исследователей из Оксфордского университета опубликовала научную статью о препаратах, помогающих излечиться от страсти, симпатии и привязанности. T&P рассказывают самое главное о технологиях и этике химического прерывания любви.
 
Желание избавиться от любви, кажется, существует столько же, сколько она сама: у Овидия Назона, Тита Лукреция Кара, Уильяма Шекспира и множества других авторов можно найти строки о том, что это чувство бывает подобно болезни. Разрушительная, глубоко травмирующая страсть, ревность, непонимание, одиночество и горе, — все это может быть плодами любви, и все это мы много раз встречали в литературе, философии, драматургии и в собственной жизни. Мы знаем, что проблемная любовь бывает не только безответной: желание оставаться рядом с человеком, склонным к домашнему насилию, инцестуальная влюбленность, страсть к главе культа и сексуальный интерес к несовершеннолетним тоже вызывают много неприятностей, даже если человек способен удержаться от действий.

Попытки «сделать что-нибудь» с ненужными страстями предпринимались всегда: в разные эпохи неудачно влюбившихся пытались излечить кровопусканием, спортивными упражнениями, жестким режимом питания и молитвой. И эти средства, к сожалению, помогали не всегда. Тогда любовь воспринималась как нечто, прочно укореняющееся в теле, — однако сегодня нам известно, что это верно лишь отчасти.

С точки зрения нейробиологии любовь является продуктом деятельности головного мозга — сложным нейробиологическим феноменом, появившимся в ходе эволюции. Он опирается на механику доверия, удовольствия и вознаграждений и тесно связан как с работой коры больших полушарий, так и с деятельностью лимбической системы, которая располагается в глубине черепной коробки и является одним из самых древних элементов мозга, ответственным за элементарные реакции выживания: «беги», «спаривайся», «ешь» и так далее.

Любовь, способная свести людей вместе и удержать их рядом для рождения и выращивания потомства, с доисторических времен служит основой выживания вида. По мнению нейробиолога, специалиста в области антропологии Хелен Фишер и ее исследовательской группы из Ратгерского университета (Нью-Джерси, США), она опирается на три нейрофизиологических подсистемы, запускающие сексуальное влечение, симпатию и привязанность. Сексуальное влечение, которое выходит на сцену первым, толкает нас ко встречам с потенциальными партнерами, симпатия позволяет выбрать среди них подходящего, а привязанность помогает создать долговременную связь и дает нам силы сотрудничать друг с другом до тех пор, пока не будет исполнен родительский долг.

Работа каждой из трех подсистем основана на эффектах гормонов и нейромедиаторов, которые вырабатываются в нашем организме. Например, сексуальное влечение связано с эстрогеном и тестостероном — половыми гормонами, которые есть как и у мужчин, так и у женщин. Способность оценить чью-то привлекательность ассоциируется с гормонами удовольствия и стресса: допамином, серотонином и адреналином, — которые позволяют нам сфокусировать внимание на объекте влечения, мысленно возвращаясь к нему снова и снова, и ощущать приятное оживление в его присутствии. Что же до привязанности, то здесь в главной роли выступают нейромодуляторы окситоцин и вазопрессин. Они внушают нам чувство покоя и уверенности и естественным образом подталкивают нас к поведению, потенциально благоприятному для отношений.

Проблема заключается в том, что все эти подсистемы работают одновременно, так что мы можем желать одного потенциального партнера, считать привлекательным другого и поддерживать постоянные отношения с третьим. В то же время автономными действия «компонентов любви» назвать никак нельзя. Например, тестостерон стимулирует производство вазопрессина, что положительно сказывается на формировании привязанности, а окситоцин влияет на активность допаминергических путей, связывая привязанность с привлекательностью, — так что самым любимым становится тот, кто ближе всех.

Ученые уверены, что в будущем в арсенале врачей, психотерапевтов и психиатров появятся «нейропрепараты» — высокоэффективные синтетические модуляторы активности мозга, — направленные на определенные рецепторы в тех или иных рефлекторных дугах и способные помочь человеку справиться с нежелательной страстью. Сегодня таких лекарств нет, — однако многие препараты, предназначенные совсем для других целей, подавляют сексуальное влечение в качестве побочного эффекта. Например, антидепрессанты — в особенности селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, — блокируют выработку половых гормонов. Либидо снижают также обезболивающие с буталбиталом, опиаты и другие медикаменты.

В судебной практике США, России, Великобритании и других стран в качестве наказания за сексуальные преступления против несовершеннолетних применяется радикальная процедура химической кастрации, при которой антиандрогены блокируют андрогенные рецепторы клеток, препятствуя действию тестостерона, в результате чего сексуальное влечение исчезает. У таких препаратов есть побочные эффекты, которые могут сохраняться всю жизнь: повышенная ломкость костей, ожирение и др.

С точки зрения соблюдения прав человека химическая кастрация сегодня признается крайне неоднозначной процедурой. В истории есть примеры, когда она становилась орудием гомофобии или применялась неправомерно. Например, знаменитый британский математик, логик, криптограф Алан Тьюринг, взломавший код «Энигмы» Третьего рейха, в 1952-м согласился на химическую кастрацию добровольно, чтобы избежать тюремного заключения за свою гомосексуальность. В то время в Великобритании она преследовалась по закону и считалась психическим отклонением. В качестве наказания «виновный» мог выбрать химическое подавление либидо или тюрьму. Тьюринг предпочел первое. Спустя два года он погиб от отравления цианидом, которое многие исследователи считают самоубийством.

В 1999 году группа специалистов под руководством нейробиолога Донателлы Мараззити из Университета Пизы выяснила, что в первые месяцы любовь напоминает обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР). В обоих случаях участники исследований беспокоились из-за малейших деталей и страдали от навязчивых мыслей; кроме того, врачи обнаружили у них изменения в работе транспортных белков, перемещающих серотонин. Уровень этого белка и самого серотонина у всех людей был одинаковым, — но не соответствовал норме. «Это наводит на мысль, что любовь в буквальном смысле слова вводит нас в состояние, которое нельзя назвать нормальным», — отметили специалисты. Когда же через 12–18 месяцев они снова протестировали влюбленных участников эксперимента, выяснилось, что уровень серотонина у них вернулся к обычным значениям, — и навязчивая идеализация партнера (способность к порождению абстрактных и конкретных психических отображений отсутствующих стимулов) исчезла.

Все это означает, что лекарства от ОКР, грубо говоря, помогают и от чрезмерной симпатии к объекту влюбленности. Пациенты с обсессиями и компульсиями хорошо реагируют на лечение селективные ингибиторами обратного захвата серотонина, который, как мы знаем, подавляет и либидо. Также эти антидепрессанты влияют на высвобождение допамина, вызывая снижение эйфорических настроений, которые помогают сформировать привязанность. У селективных ингибиторов обратного захвата серотонина существует и еще один побочный эффект, который может оказать влияние на романтические отношения: они снижают способность беспокоиться о чужих чувствах. Так что прием этого вида антидепрессантов снижает риск влюбиться. Для больных депрессией это, возможно, и к лучшему, ведь влюбленность, при всех приятных ощущениях, — это все-таки сильный стресс.

Ответственные за привязанность и уменьшающие стресс гормоны вазопрессин, окситоцин и допамин вырабатываются у человека и других моногамных млекопитающих во время прикосновений, объятий, поцелуев, поглаживаний, секса, оргазма и грудного вскармливания. Именно они, во многом, удерживают вместе пары, а также матерей и их потомство. При этом окситоцин и вазопрессин помогают сформировать систему сигналов, необходимых для успешного поиска своего партнера или ребенка среди других существ того же вида и пола (и в результате вы можете «узнать милого по походке»), а допамин участвует в процессе формирования вознаграждающих переживаний: радости, нежности, воодушевления и других.

Ученые выяснили, что прямое введение окситоцина в мозг самок серой полевки и вазопрессина в мозг самцов того же вида облегчает для зверьков процесс создания связей даже в периоды, когда они не были готовы спариваться. Если же грызуны получали допаминовые или окситоциновые антагонисты — препараты, блокирующие соответствующие рецепторы, — они лишались своей склонности к моногамии и переходили к непродолжительным полигамным связям.

Конечно, нельзя утверждать, что механизм формирования любовной привязанности у человека устроен точно так же, как у серой полевки, но определенное сходство между нами есть. Кроме того, в ходе многочисленных исследований за последние годы нейробиологам и антропологам удалось выяснить некоторые интересные факты о любви: в частности, то, что с точки зрения картины выработки допамина она напоминает кокаиновую зависимость. Для ее лечения сегодня применяются допаминовые антагонисты, которые «помогут» и от романтической привязанности.

Все это, разумеется, не означает, что любовь является наркотической зависимостью, хотя, с точки зрения системы гормональной системы вознаграждений в нашем мозгу, она работает именно как зависимость. Ведь любовь существует на планете намного дольше, чем наркотики, которые просто используют механизмы, предназначенные совершенно для других целей: поддержания межличностных связей, успешного воспитания потомства (собственного или усыновленного) и, в конечном итоге, эволюции как вида, так и личности. И все же любовь, мягко говоря, не всегда приводит к последнему и вместо личностного роста или родительского успеха оканчивается болезненным разрывом, психологическими или физическими травмами, насилием и убийствами. Можем ли мы «лечить» тяжелые случаи химически или попытка оградиться от нежелательных эмоций приведет нас в мир антиутопии? Однозначного ответа на этот вопрос, похоже, не существует, и в каждом случае решение должно быть индивидуальным. И все же если неминуемое насилие или гибель можно предотвратить, а безысходную боль потери — преуменьшить, очень легко понять тех, кто готов на это пойти.