Ангел моего Ангела

УТРО: Мне всегда не хватает времени. Хоть умри,  а  последних десяти-пятнадцати минут не хватает! И на что - на самое главное: чтобы вымыть чайную чашку; заправить постель; сдать вовремя рукопись в редакцию; заплатить за свет и газ – и о, ужас- за Интернет!!! А вот время постоять, ни о чем не думая, у окна – у меня есть. Или поваляться в постели. Или посидеть, забравшись в кресло с ногами и поедая пирожные.  Я – неправильная, ленивая и неорганизованная. Я беспорядочная и неаккуратная.
 
Так, занимаясь обычным, милым сердцу самоедством, я бежала утром в магазин за молоком, булками, пивом и охотничьими колбасками. Молоко и булки – коту Джерому Д Амброзио. Вредные копченые колбаски с пивом – себе. Госссподи, как всегда, все делаю плохо, не вовремя, ужасно вкусно и неправильно.

- Как вы думаете, почему в Мире так много зла?
Две девушки лет сорока, без макияжа, с лицами цвета застиранных простыней, стояли по бокам высокой, яркой брюнетки. Прекрасной, как рафаэлевская Мадонна. Только без рафаэлевской кротости в очах. Троица, перегородившая мне путь к колбаскам и молоку с пивом,  была  в платках и бесформенных плащах. Глаза не-мадонны полыхали черным огнем. Щеки заливал румянец. Длинная шея, точеный нос, грозный разлет бровей. Тонкие пальцы цепко сжимали большой крест. Ее спутницы держали объемистые стопки брошюр, придерживая сверху подбородком.

Это я так задумалась, что не заметила троицу. Попала. Да, вроде, они же по утрам раньше не ходили? Сделала шажочек влево и уперлась в бесцветный, свинцовый взгляд . Точно, начнут вербовать.

- Ой, простите, мне некогда очень, - пискнула я, мощно рванула вправо (прямо в лужу) и тут меня схватили за рукав.
- Мы научим вас молиться. Молитва, она – разговор с Богом. Вы обретете покой, свет озарит все темные уголки души... слово – оно имеет силу и власть, – Вещала брюнетка. Правая брошюроносица (оруженосица?) ухватилась за мой рукав; теперь стопку брошюр ей приходилось держать одной рукой. Пальцы от напряжения посинели. Мне стало страшно жаль этих ее синих пальцев.

- Вы знаете, мне молоко срочно надо купить, я тороплюсь.- Покупка молока подразумевала благие цели, румяного толстощекого карапуза или престарелую бабушку в кресле-качалке. Даже не пришлось лгать: мне и вправду нужно было молоко. Только не для херувимообразного младенца или старой ведьмы в кресле, а жирному, наглому, похотливому и очень ленивому коту. Синие пальцы разжались, я выбралась из лужи. Ноги промокли, джинсы тоже. Да, начался день… я оглянулась: троица смотрела мне вслед. Глаза их были полны скорби по моей потерянной, необласканной молитвой душе.

ПОЛДЕНЬ

Джером лежал в кресле и с причмокиванием что-то выкусывал между подушечками задней лапы. Кажется, его причмокивания попадали в ритм  клацанья клавиатуры: я спешила - опять опаздывала с отправкой статьи.

В дверь позвонили. Джерик посмотрел из-под задранной выше головы лапы (он уже начал вылизывать хм… совсем другое место). Дверной звонок нарушал его душевный покой. Я должна была пойти и разрулить проблему.

- Мааарусенька, вы не поможете мне, здравствуйте, голубушка! – На пороге стояла соседка, Агриппина Семеновна.
- Что-нибудь случилось?
- Да. Случилось. Сегодня на площади будет митинг.
- Да вы же знаете, Агриппина Семеновна, я ни в какой партии не состою, и вообще, личность аполитичная.
Бабуська всплеснула руками:
-  Да какие партии! Скоро вообще никаких партий не будет! Маруся, все, кто перейдет на сторону света, будут спасены. Сегодня будут записывать. После Нового Года прилетит эта, с Нибиру. Там будет сияющее воинство небесного света. Всех, кто отринет материю Сатаны, возьмут в новую жизнь… - бабуська несла, как по писаному. Это кто и когда ей так успел мозги промыть? Пока я размышляла, что делать с Агриппиной, она продолжала тарахтеть. Потом завод кончился, бабуська выдохнула и гаркнула:
- Ну? Ты идешь или нет?
-Нет.
- Вот. А ведь перед тобой был, был выбор! Ты отринула путь света!
- Стоп. А в чем вам я должна была помочь то?
Агриппина потупила глазки и протяжно вздохнула. Колыхнулись кудряшки на макушке, два вторых подбородка и живот.
- Ну, каждому, кто приведет пятерых с собой на митинг, дают батон колбасы и пачку гречки. И творожки в шоколадной глазури…

Клацая когтями, в прихожку вломился Джером. Мы уже минут десять переговаривались с любительницей сырков в шоколаде через порог: дверь открыта, сквозняк из парадного, дискомфорт. Джери пришел напомнить мне, что я конченная эгоистка, что ему холодно. И что, вообще-то, нет ни минуты на пустые разговоры: если не сдам работу вовремя, с меня снимут проценты за опоздание. А это значит – никакой телячьей вырезки в субботу.
Джери, мерзавец, знал, что Агриппина его боится. Он утробно завыл, заурчал, оскалил зубы, взъерошил шерсть, стал чуть не в три раза больше.
Соседка захлопнула дверь, не договорив фразы до конца:
- Да, тебе, Маруся, сытый покой дороже, в тьму стремишься…
- Мыррррммм?! – спросил Джером Д Амброзио –  любитель телячьей вырезки, который не дал мне приобщиться к благодати Воинства Света.
- Да пошли, пошли писать дальше, я помню, что надо заканчивать…

ВЕЧЕР

Мой друг, милый друг, самый лучший из всех живущих, кого я знала, засиделся на моей кухне допоздна. Уже раза три за окном начинало дуть, порыв ветра хлопал форточкой, светлые клубы тумана пролетали мимо темных стекол.
- Понимаешь, я сейчас не могу писать. Я был чище и ближе к Творцу, сейчас я погряз, я стал хуже…
- Сереж, ну, что ты говоришь? Ну как ты мог стать хуже? Да ты лучше всех на свете!
- Ты не понимаешь и не хочешь понять. Ты же не можешь верить, ты не веришь! Вера, это же… Маруся, вся беда в твоей приземленности и безверии.

Нет, этого я выдержать не могла. Утро началось приобщением меня к благости молитвы. День принес приглашение от Агриппины вступить в небесное воинство света. Вечер – стенания друга по поводу моего неверия. Все. Перебор. Точка. Я жалобно глянула в сторону форточки. Там опять пронесся клок белого тумана.

Зазвонил телефон. Я знала, что это Светка, которая внезапно, ни с того ни с сего, кончила злиться на Серегу. Ей неудержимо захотелось помириться, повиниться, простить и попросить прощения – как всегда, впрочем. Значит, его ночевка на раскладушке отменяется. Я плотно прикрыла за собой дверь ванной; слов не было слышно, - только возмущенные и уличающие интонации моего друга, выпускающего пары. Открыла кран, досчитала до ста. Закрыла, вытерла руки и вышла:

- Да, Свет, да…я тоже… я тоже не могу… я тоже хочу… да, пусть будет все, все по-другому…- ворковал Серега.
- Марусь, я пошел. Ты тут держись, ладно? – Я серьезно кивнула, изо всех стараясь не разоржаться: кажется, это он ко мне сегодня пришел за помощью, участием и сочувствием после скандала с женой и по совместительству – моей подругой.
- Да, конечно, Сереж. Светке привет передавай. Да, не забудь – у меня абонемент есть в салон для нее, редакция в виде премии выдала за удачную рекламу. – Я закрыла дверь, повернула ключ на два оборота, чуть помедлила и пошла на кухню.

…Возле открытого холодильника стоял голый мужик. Во всей красе. Он пил пиво из банки и хищно поглядывал в пресветлые недра: подсчитывал, сколько там банок есть еще.
- Мне надоело мирить твоих дураков. Я бы и сегодня их не мирил, надоели, надоели уже! Но он бы тут залег на раскладушке и до утра не спал, мучился. Все, последний раз, дальше сами, как хотят.
Я молчала: пусть проворчится. И некуда не денется: будет мирить.
- Ты нитки купила? Я тебе говорил, только толстые, и из натурального шелка.
- Да, купила.
- Ну, давай, что ли…
Он взял еще одну банку из холодильника, открыл и вылил с бульканьем в горло, не глотая. Вытер губы ладонью и повернулся спиной:
- Начинай. С левым совсем плохо.

Да, он был прав: левое крыло было жутко потрепано. Правое почти в порядке. Я делала стежок за стежком, а он ворчал, не переставая:
- Что устал от нашей глупости, жадности, неосторожности. Что ему страшно надоело каждый день рисковать и спасать нас; что единственное, чего мы стоим – это, это… - у него даже слов нет, чего мы стоим; что наша способность к предательству его убивает. Наша неблагодарность и злопамятность не знают границ. Что он мечтает о том дне, когда у него не будет сил встать и идти спасать нас.
Я знала, что лучше молчать. Он сел на стул, локтями оперся на стол. Уперся лбом в ладони. Крылья мягко опустились и коснулись пола. Пришел Джером,  начал легонько гонять перышко по полу.

Наверное, скоро рассветет. Надо хоть немножко поспать. Последнее, что я помнила: Джером Д Амброзио улегся рядом на кровати, уперся мне в спину всеми четырьмя лапами, чтобы я подвинулась с нагретого места.

УТРО
Он смотрел на меня светлым, васильковым взглядом:
- Выспалась?
- Нет.
- Не забудь, тебе сегодня надо оплатить Интернет и купить наполнитель для лотка Джерому.
- Да.
- Позвони матери.
- Да.
- Сегодня будет звонить дочь. Не переживай, все будет хорошо.
- Ладно.
- Агриппина Степановна… к ней зайди. Она вчера забыла выпить таблетки на ночь. Уроды…-
Я поняла: это он про «небесное воинство с Нибиру».
- Не грусти, хорошо?
- Хорошо.
- Эту, твою «мадонну» с брошюрами вчерашнюю жалко. Я попробую что-нибудь сделать.
От Ангела несло перегаром. Ну что ж, он делал это не так часто. Только когда совсем кончались силы, и он начинал бояться, что не сможет больше спасать, защищать, охранять, мирить и делать счастливыми нас.
- Ты – мой ангел,- сказал он мне на прощание. Его поцелуй пах пивом и не был нежным.

…Я стояла у окошка и смотрела в предрассветное небо. Вместо того, чтобы заправить постель и заполнять счета.

© Copyright: Марусенька, 2011