Земля – планета не людей, а бактерий

Если вдруг случится какой-то катаклизм и все человечество исчезнет, ​​то природа этого даже не заметит, считает микробиолог Константин Северинов.

Послушать и увидеть микробиолога Константина Северинова пришли как маститые преподаватели-ученые, обремененные должностями в ректоратах, так и студенты харьковских университетов. Для первых он -революционер от науки, которая стремится рационализировать существующую систему прозябания исследовательских учреждений. Для других – реальный пример человека, который смог вырваться в свободный мир с его серьезным научным бюджетом. Для тех и других – непонятный чудак, который, несмотря на должность профессора американского университета Ратгерс с пожизненной зарплатой в 150 тысяч долларов в год, взял да и вернулся в Подмосковье, чтобы принять участие в работе нового российского научного центра Skolkovo. На родине он тоже возглавляет лабораторию молекулярной генетики, но, кроме этого, ведет в РФ активную пропаганду более прогрессивного обустройства российской науки. Пересадить «заокеанские штучки» на российскую почву, как выяснилось, очень непросто, но энтузиаст пока не теряет надежды.
 
«Накачивать деньгами неэффективную систему организации науки нельзя»
 
– Константин, несколько лет назад вы удивили всех в российских научных кругах, когда неожиданно вернулись из США, чтобы участвовать в тогда еще совсем «сыром» проекте Skolkovo. Вы еще верите в то, что на территории бывшего Союза возможен научный прорыв в отдельно взятом инновационном городке? Преодолеть сопротивление консервативного сообщества ведущих НИИ, которые являются сторонниками централизованной уравниловки в распределении бюджетных средств очевидно не так уж и легко?
 – Да, непросто. Но, вопреки всему, новый университет Skol Tech на территории упомянутого вами городка уже строится. До 2020 года в рамках этого проекта будут работать около 200 ведущих исследователей-профессоров со всего мира. Сейчас ведется отбор. Мы также подготовили проект программы «1000 лабораторий». Ее давно ждут ученые, она обещает революцию в российской науке. Суть в том, чтобы деньги не распылялись по схеме, которую очень любит наше академическое руководство: всем сестрам – по серьгам. То есть - по конкурсу будут отбираться и получать весомые гранты именно наиболее перспективные коллективы. Независимые лаборатории смогут создать молодые талантливые ученые, а это значит, что они не уйдут за границу.
 
Именно по такой схеме работает наука во многих ведущих странах мира. Но руководство РАН действительно категорически против такого подхода. Они говорят, что деньги должны идти к институтам, а его директоры сами будут решать, каким образом их распределить. Такая феодальная схема имеет право на жизнь, но тогда директорами институтов должны быть признанные во всем мире научные лидеры. Сегодня же достаточно посмотреть на объективные рейтинги руководителей отечественных НИИ, чтобы стало понятно, кто есть кто на самом деле.
 
Накачивать деньгами неэффективную систему организации науки дальше нельзя. Средства должны идти на поддержку тех, кто действительно делает науку мирового уровня.
 
«Вопросы больших чисел»
 
– Западный мир славится своим жестким рационализмом. Откуда тогда эта потребность тратиться на дорогостоящие исследования в области фундаментальной науки, которые не всегда приносят практические результаты? То есть, лаборатория может сколько угодно называть свою работу перспективной, но в любом случае не может гарантировать стопроцентный результат. В чем интерес инвесторов?
– Действительно, если ученый говорит потенциальному заказчику, что в течение трех лет создаст лекарство от рака, то он просто мошенник. Фундаментальная наука, в отличие от прикладной, занимается освоением границ неизведанного. Мы приоткрывам завесу неизвестного и при этом совершенно не знаем, что за ней увидим. Там начинают действовать законы, подобные тем, что работают на биржевом рынке. Суть их в том, что поведение акций можно угадать раз или два, но все время угадывать невозможно. Он, биржевой рынок, непредсказуем априори. Вы можете пообещать копеечный результат, но не можете вычислить, куда именно выведет выбранная дорога. И что же делать? Разве можно позволить этим ученым заниматься тем, чем они там занимаются, получая от этого свое удовольствие? Но и не иметь этого тоже нельзя.
 
Наиболее приемлемый выход из ситуации нашли в США. Там очень много самых разнообразных лабораторий, все они чем-то занимаются, и никто не знает, к чему это приведет. Но если вероятность коммерческого достижения в них равна хотя бы одной тысячной, они имеют право на поддержку. Для того же, чтобы достичь чего-то большего, нужно иметь не менее тысячи проектов, а то и 10 тысяч. Вот в моей отрасли в США работает 25 тысяч лабораторий, поэтому в год гарантированно происходит большое открытие. В России же на том же уровне работает всего 150 лабораторий, а в Украине, наверное, с десяток – не больше. Вероятность прорыва в таких условиях фактически нулевая, потому что просто недостаточно людей. То есть, наши ученые не глупее. Их просто мало. На самом деле это вопрос больших чисел и, соответственно, больших денег. Так, рынок ценных бумаг непредсказуем, но если вы вкладываете в него средства, то вы будете в большем выигрыше, чем тот, кто держит их под матрасом. Точно так же все происходит и в фундаментальной науке.
 
«Люди – маленькая надстройка на нашей планете»
 
– Константин, вы называете потенциальные открытия областью неизведанного, но, несмотря на это, наверное, можно сделать хоть какие-то прогнозы относительно будущих сенсаций. Что нового ожидается в микробиологии?
 – В современной биологии назревает революция. Она скоро полностью изменит наши представления о разнообразии жизни на планете. Каких-то 100 лет назад на эволюционном древе жизни высший пьедестал занимал венец творения – человек. Далее шли животные, растения, рыбы, птицы и так далее. Но генетические исследования полностью изменили эту картину. Оказалось, что на Земле существует три огромных «континента» форм жизни: бактерии, архибактерии и эукариоты. К последним относится человек. Причем, большая часть форм жизни невидима невооруженным глазом. А все то, что мы видим, что красовалось на ветвях упомянутого дерева в школьных учебниках, – лишь крошечная толика, буквально тысячная процента от реального разнообразия, от невидимой «темной материи». Если вдруг случится какой-то страшный катаклизм, и все человечество исчезнет, ​​то природа этого даже не заметит, ведь вся «темная материя» на Земле останется. Надо понимать, что эта планета – планета не людей, а бактерий. Мы всего лишь – небольшая надстройка.
 
Отсюда, собственно, и природа будущих открытий. Например, до недавнего времени считали, что все антибиотики (их создают бактерии и некоторые грибы) микробиологи уже открыли. Но теперь понятно, что количество неизвестных бактерий несравненно больше, а потому открываются неограниченные возможности для поиска новых лекарств.
 
– А существует ли угроза, что вся эта невидимая материя возьмет и сама устроит человечеству какой-то катаклизм в рамках борьбы видов?
– В процессе эволюции установлен некий контроль, и все идет нормально. На каждую клетку человеческого тела приходится не менее 10, а то и сотни бактериальных клеток. Без них человек просто не может существовать. Другое дело, когда с самим человеком что-то не то, тогда обычная бактериальная микрофлора может стать причиной его смерти. Все мы, скажем, обсеяны золотистым стафилококком. Он просто живет на нас. Но наша кожа выделяет естественные секреты, которые контролируют количество бактерий. И таких защитных механизмов достаточно много. Главное, чтобы сам человек их не разрушал нездоровым образом жизни.
 
Я вам больше скажу: если бы существовали зоопарки для бактерий, то они были бы бесконечными. Они, как и положено живым существам, постоянно друг с другом конкурируют. Но борьба между ними идет не на уровне лисицы, которая съела кролика, или кролика, который от нее сбежал, а на уровне обмена химическими сигналами. Какая-то бактерия производит определенное вещество, к которому сама устойчива, а та, что рядом и принадлежит к другому виду, – погибает. Одновременно на каждый яд производится противоядие, и тогда начинается бесконечная «гонка вооружений». В результате, возникают очень сложные взаимодействующие системы, которые выполняют очень простые действия. Все это похоже на машину Руба Голдберга – невероятно громоздкую конструкцию, которая оперирует элементарными функциями вроде подачи салфеток или завязывания шнурков. Живые организмы устроены по тому же принципу: они не столько совершенные, сколько похожие на агрегат Голдберга. На молекулярном уровне жизнь удивительно сложна, и эта сложность часто не имеет никакого смысла.
 
«Я вернулся частично»
 
– Вы вернулись в Россию навсегда или стараетесь жить и работать в обеих странах?
– Ну скажем так: я частично вернулся, потому что и сейчас являюсь профессором американского университета и имею гражданство США. В то же время у меня в России родилась дочь. Сейчас ей уже восемь лет. Двое старших детей давно живут в Америке.
 
– Когда младшая подрастет, вы ее отправите на обучение за океан?
 – Не знаю. Глядя на своих старших, я не уверен, что американская система образования лучше советской. Возможно, я становлюсь ретроградом, но я очень доволен тем, что дочь живет и учится в Москве. Это был мой сознательный выбор. Хотя, по большому счету, я не знаю, что будет потом. Как правило, я точно не знаю, где буду даже через месяц. Картина все время меняется. Это как движение по оживленной дороге. Вот, например, сегодня позвонили из лаборатории, потому что получили какой-то результат, после чего все мои планы могут измениться. Для меня очень важен процесс. Мне важно, чтобы было интересно.