10 самых глупых вещей, которые навсегда изменили мир

Пока видные ученые спорят о роли личности в истории, личности продолжают эту самую историю творить. И ладно бы только личности. Совершенная ерунда, дрянь какая-нибудь может вдруг взять и сыграть такую громадную ролищу на мировых подмостках, по сравнению с которой взятие Бастилии покажется детской шалостью.

«История человечества была бы совершенно иной, будь нос Клеопатры чуточку длиннее» Паскаль

Какая-нибудь глупая табуретка может оказаться (если взвешивать на безумных весах истории, конечно) вещью более тяжелой, чем, скажем, целая эпоха в отдельно взятой стране. Сам посуди: чем, например, Лапландия третьего века отличается от Лапландии века тринадцатого? Как события, там в это время происходившие, повлияли на сегодняшнюю картину мира? Ответы: ничем и никак. А вот одна маленькая табуретка… Впрочем, про нее ты прочитаешь дальше.

Чтобы не объявлять всю свою науку чехардой нелепых случайностей, не подчиняющихся никаким схемам, историки сделали хитрый финт ушами и придумали специальный термин — «точка бифуркации».

По их словам, в обычное время история напоминает резиновое полотно, которое можно тянуть в разные стороны как угодно, — она все равно упрямо съеживается и возвращается на круги своя, скучно развиваясь по безупречным законам логики. Появились излишки продовольствия, изменилась социальная структура, возникли предпосылки для развития городов… Ну, всю эту тоску ты и сам еще со школы знаешь. Но на отдельных отрезках история вдруг начинает откалывать коленца — скакать туда-сюда зигзагами и прихотливо изменяться. Причем маршрут этих изменений выбирается совершенно непредсказуемо, как будто кто-то там, наверху, развлекается, выбрасывая то орла, то решку. Вот моменты такого мистического выбора и назвали точкой бифуркации — раздвоенной вилкой. И находясь на острие такой вилки, не только личности, но и бессмысленные предметы могут стать, что называется, роковыми.

Мы собрали список из десяти подобных предметов, благодаря которым живем именно в том мире, в котором живем.

Грязный флаг

Эдуард IV, Плантагенет		Ричард Невилл, 16-й граф Варвик

В конце XV века в Англии вели жестокую войну две династии — Йорки и Ланкастеры, именуемые также Алой и Белой розой. Решающее сражение состоялось в 1471 году. Армия Йорков, возглавляемая Эдуардом IV, сблизилась с войсками графа Варвика, полководца Ланкастеров. Силы были почти равны, но ланкастерцы оказались в более выигрышном положении: к ним на подмогу шли войска союзника, графа Оксфордского. И не просто шли, а уже практически пришли: сквозь туман в долине ланкастерцы могли видеть блеск копий. Проблема, правда, была в том, что Варвик не знал, кто это к ним едет — граф Оксфордский или Эдуард. Поэтому навстречу приближавшемуся войску были высланы конные разведчики — им надлежало приблизиться на безопасное расстояние и рассмотреть эмблемы на стягах. Знамена Эдуарда украшало так называемое «солнце величия», граф Оксфордский же воевал под символом «этуали» — шестиконечной звезды. Увы, во время перехода стяги покрылись грязью и пылью, и дозорные смогли разглядеть только непонятный кружок с лучиками.

– К нам приближается Солнце! — доложили Варвику, и тот скомандовал немедленно кидаться в атаку. И лишь когда войска уже сшиблись в схватке, выяснилось, что на грязных знаменах была звезда. Пока военных развели, те порядком покромсали друг друга, и подошедшему к месту сражения Эдуарду уже не составило особого труда разгромить ослабших ланкастерцев.

Если бы не...

Вообще-то законными владельцами английской короны были именно Ланкастеры, а не Йорки, но долго править им не удалось. Спустя 14 лет власть в стране захватила третья династия — Тюдоры, которая, объявив Йорков узурпаторами, не поспешила вернуть корону Ланкастерам, а надела ее на голову своему представителю — Генриху VII.

Если бы флаги были почище, а разведчики поглаза­стее, то престол заняли бы Ланкастеры и у Тюдоров не было бы никакого шанса на народную поддержку. Стало быть, не было бы ни Генриха VIII, ни дочери его Елизаветы Великой.

Перочинный ножик

Иван IV, Грозный		Царевич Димитрий Иоаннович

Царевич Дмитрий унаследовал от батюшки, царя Ивана Грозного, неприятную болезнь — эпилепсию, которую тогда именовали «падучей». Жил он с матерью в своем имении в Угличе (страной тогда правил его старший единокровный брат, Федор Иоаннович). Эпилепсия у царевича, как и у самого Грозного, была для жизни неопасная, слабой формы, тем не менее она стала причиной его смерти. Девятилетний мальчик играл со сверстниками в «ножички». Как и современные мальчишки, они кидали ножи, втыкая их в землю и отвоевывая друг у друга «территории». И тут начался приступ. На глазах у нянек и друзей по играм царевич упал, напоровшись сонной артерией на нож, который держал в руке. Сделать ничего не успели, и от обильной кровопотери ребенок умер.

Если бы не...

Спустя семь лет, в 1597 году, после смерти не оставившего сыновей Федора Иоанновича Дмитрий должен был сделаться царем. Вся династия Романовых таким образом испарилась бы с исторической сцены — вместе с Петром I, Санкт-Петербургом, екатерининским переустройством, Ходынкой и прочими поворотными моментами.

Ремешок от ботфорта

Поль Деларош, «Наполеон в Фонтенбло», 1845

Наполеон, как известно, был ростом меньше средней современной шестиклассницы — 1 м 50 см. Не самые подходящие параметры для крупной исторической фигуры. Тем не менее был момент, когда ему посчастливилось стать еще меньше и тем самым спасти себе жизнь. В мемуарах о египетской кампании Наполеон вспоминает, как шальная пуля прилетела в расположение ставки французского главнокомандующего и явно собралась с ним покончить, если учесть, что летела она аккурат в голову. Но как раз за секунду до роковой встречи Бонапарту показалось, что на его ботфорте ослабли завязки. Он начал нагибаться, чтобы подтянуть ремешок, и пуле удалось только продырявить его шляпу и убить стоявшего сзади офицера.

Если бы не...

Так как дело происходило в 1798 году, когда Бонапарт уже начал решительно заявлять о себе, но до реальной власти оставалось несколько лет, то гибель полководца в это время привела бы к фатальным историческим изменениям. Не состоялось бы передела Европы и колоний, и сегодня на карте мира не было бы доброго десятка современных государств.

Ночное платье из белого муслина

Фридрих I, король Пруссии

В знаменитую «белую даму» верили многие германские аристократы. (Трудно не верить в привидение, если оно то и дело появляется в твоем собственном замке и приветливо кивает тебе при встрече.) Считалось, что это призрак несчастной прин­цессы, которую родные замуровали в склепе заживо за то, что она отравила собственных детей. С тех пор дама является периодически потомкам этих родных — осчастливливает своими визитами несколько десятков семейств. Но только одному семейству, Гогенцоллернам, появление ее всегда грозит всякими страшными бедами: смертями, разорениями и прочими несчастьями. История не сохранила сведений о том, чем именно Гогенцоллерны так насолили привидению, но известно, что Фридрих, первый король Пруссии и представитель рода Гогенцоллернов, горячо верил в призрачную красавицу и панически ее боялся. Вторая жена Фридриха страдала психиче­ским расстройством, и в критические моменты ее не выпускали из-под надзора сиделок. Но в одну осеннюю ночь 1713 года сумасшедшей удалось обмануть бдительность охранниц. Сбежав из своих покоев и разбив по дороге пару стеклянных дверей в оранжерее, королева, одетая только в длинную ночную сорочку, примчалась в опочивальню своего супруга. Тот, разбуженный завываниями, проснулся и увидел в бледном свете ночника фигуру женщины в белых одеяниях, залитых кровью. От увиденного 46-летнего короля хватил инфаркт, и спустя несколько дней он умер.

Если бы не...

Фридрих скончался в неудачный момент: он как раз пытался превратить полукрепостных прусских крестьян в свободных земледельцев. Если бы он успел довести реформы до конца, то Пруссия в XVIII веке играла бы куда меньшую роль в военных операциях: огромную армию из самостоятельных земледельцев собрать тяжелее, чем из крепостных. Трудно сейчас прогнозировать, как это повлияло бы на весь мир, но если взять Россию, то тут, вероятнее всего, не было бы самовластной императрицы Екатерины II, которой удалось оттяпать престол у собственного мужа благодаря тому, что тот самовольно объявил мир с Пруссией. И кстати, этот муж, император Петр, тоже был сторонником избавления от крепостничества. Так что, если бы сиделки смотрели за безумной королевой повнимательнее, рабство в России было бы отменено на 70 лет раньше.

Пуховая шаль

Фанни Каплан		Владимир Ильич Ленин

Фанни Каплан* лечи­лась в 1918 го­ду в санатории для бывших каторжан (на бессрочную каторгу она попала в 16 лет, будучи почти слепой калекой: при изготовлении бомбы произошел взрыв). Тем не менее в санатории Фанни смогла окрепнуть и прозреть настолько, что разглядела мужественную красоту революционера Виктора по кличке «Мика». Страсть к Мике вскружила голову Фанни, и она решилась на жертву — пошла на толкучку и обменяла пушистую оренбургскую шаль (почти единственное свое имущество) на кусок вербенового дореволюционного мыла. Шаль эту Каплан подарила еще на каторге ее подруга по заключению, Маша, и в тяжкие минуты Фанни заворачивалась в теплый пух, прижималась к нему щекой и успокаивалась согревшись. Но Мика как-то обмолвился, что главное в женщине для него — это запах. Бедной Фанни страстно захотелось хорошо пахнуть. Торговая операция окончилась успехом: Мика снизошел до не очень красивой тридцатилетней женщины, пахнувшей вербеной, и провел с нею ночь. После чего сообщил, что о продлении отношений речь не идет. Так Фанни махнула рукой на личное счастье и опять принялась служить благу человечества. Благо же это, по ее мнению, заключалось в том, чтобы убить Ульянова-Ленина, гнусного предателя революции. Каплан приехала Москву и прибыла на завод Михельсона, где Ленин собирался выступать перед рабочими. А всю предыдущую ночь Фанни проплакала. Нет, ей не было страшно. Ей просто было очень жаль, что с нею нет ее любимой шали. И вот теперь, с опухшими от слез глазами, она еле сумела прицелиться и с пары шагов ухитрилась не попасть ни в одно уязвимое место на ленинском теле. Вождь революции уже на следующий день бодро скакал по митингам, а Фанни допрашивали на Лубянке следователи, которые вынуждены были протоколировать не места, явки, пароли и связи террористки, а печальные рассказы про мыло, Мику и шаль. Спустя три дня Фанни расстреляли во дворе Лубянки.

* — Примечание:
« На самом деле ее звали Фейгл Ройдманн. Партийные клички создавались либо по делу, либо из любви к искусству. Каплан вынуждена была жить по чужим документам — какое имя досталось, тем и пользовалась. А некоторые сами выбирали себе романтиче­ские имена. Один, например, продолжил цепочку лирических «речных» героев: Онегин, Печорин, Ленин…»

Если бы не...

Если бы Фанни Каплан сумела убить Ленина, то, учитывая, что буквально в тот же день в Пи­тере был застрелен Урицкий, другой руководитель большевиков, захватившая власть партия была бы фактически обезглавлена. Массовый террор еще не успел сильно проредить ряды ее противников, и удержать власть ВКП(б) было бы весьма затруднительно. Велик шанс, что страна оказалась бы под контролем куда более либерально настроенных эсеров.

Кротовья норка

Гарольд II Годвинсон, последний англосаксонский король Англии

Жил да был один безымянный крот, который стал слепым орудием в руках судьбы. Что ему стоило выкопать свой лаз всего на пару дюймов дальше того места, куда приземлилось могучее копыто лошади короля Гарольда, предводителя саксов в битве при Гастингсе? Конь подвернул ногу и рухнул на землю, увлекая за собой короля. Тут же по войскам саксов разлетелась весть: «Король убит!» На самом деле Гарольд жил еще больше часа, отважно сражаясь с нормандцами, легко теснившими павших духом саксов.

Если бы не...

На самом деле военное превосходство норманнов было весьма сомнительным, и велика вероятность того, что саксы разделали бы их в капусту. Вследствие чего миру явилась бы совсем другая Британия — с иным языком, законами и нравами.

Запавшая клавиша рояля

Михаил Юрьевич Лермонтов

Как явствует из документов уголовного дела штаба отдельного кавказ­ского корпуса, в июле 1841 года в пятигорском доме генерала Верзилина по обыкновению состоялся званый вечер. Князь Трубецкой играл что-то героиче­ское на рояле, господа офицеры беседовали с дамами. В залу вошел офицер Мартынов — как всегда, при своей любимой черкеске — горской куртке, в кото­рой он казался себе крайне вну­шительным. «Вот, — сказал собеседницам стоявший у рояля поручик Лермонтов, — явился наш маленький горец со своим большим кинжалом» — и указал при этом на мартыновскую саблю, действительно казавшуюся великоватой для миниатюрного офицера. К несчастью, эти слова неожиданно для всех раздались в полной тишине: у князя Трубецкого вышла маленькая заминка с запавшей клавишей рояля и он резко прекратил играть. Мартынов оскорбился и спустя некоторое время резко потребовал от Лермонтова извинений. Лермонтов, в свою очередь, оскорбился на тон Мартынова и извиняться отказался. Так состоялась дуэль, на которой 27-летний поэт был убит.

Если бы не...

Большинство литературоведов сходятся на том, что России повезло стать матерью нового Шекспира и чудовищно не повезло потерять его в том возрасте, когда гений Лермонтова только начинал работать в полную силу. «Мцыри», «Демон» и «Герой нашего времени» были лишь ранними опытами, пробой сил таланта столь масштабного, что дальнейшее его творчество неминуемо должно было привести к изменению самосознания россиян. Не сложилось...

Каменная табуретка

Александр III, Македонский

Каменная подставочка для ног — вещь в хозяйстве полезная. Но не в тот момент, когда беременная королева спешит подойти к окну, чтобы взглянуть на въезд во двор царственного супруга. Сделав неверный шаг, царица Македонии Олимпиада споткнулась об указанный предмет меблировки, да так неловко, что упала, сильно расшиблась и потеряла носимого ею ребенка. Произошло это печальное событие ровно за год до рождения Александра Македонского, который не имел бы ни малейшего шанса появиться на свет, если бы скамеечка стояла в другом месте. Вместо того чтобы зачинать великого завоевателя Азии, королева бы рожала совсем другого ребенка.

Если бы не...

Предполагать, что любой сын царственной четы Филиппа и Олимпиады обладал бы достаточной силой и талантами, чтобы сделать все, что успел сделать Александр, было бы наивно. Именно личные качества Александра — его политические, полководческие и дипломатические способности — привели к тому, что он сумел подчинить себе почти все известные тогда царства — от Египта до Вавилона. Именно благодаря греческому влиянию, принесенному Александром, произошла эллинизация части Африки и Азии. Если бы не он, не было бы в дальнейшем Византийской империи и разделения христианской церкви на католическую и православную.

Открытое окно

Александр Флеминг

Работающие в стерильных лабораториях ученые-микробиологи — большие чистюли. К счастью, английский профессор Александр Флеминг таковым не был. В его маленькой лаборатории царил хаос, денег на постоянного лаборанта или хотя бы уборщицу не было, поэтому все свободное место заполняли грязные колбы, чашки Петри и исписанные блокноты. А чтобы во всем этом бардаке дышалось полегче, ученый то и дело оставлял открытыми настежь окна. Вот через такое окно в 1829 году в лабораторию Флеминга прилетела спора грибка пеницилла и бултыхнулась прямиком в чашку, в которой биолог развел колонию стафилококков. Спустя несколько дней Александр вспомнил о своих стафилококках и собрался их выкинуть, но его остановили происшедшие в чашке чудеса. Вместо мутного, кишащего бактериями раствора он обнаружил кружок плесени, плававший в чистой прозрачной жидкости. Все стафилококки были мертвы. Еще 12 лет Александру с несколькими коллегами потребовалось, чтобы создать пенициллин — первый в мире антибиотик.

Если бы не...

К изобретению антибиотиков человечество пришло бы неминуемо, но, вероятнее всего, на 20–30 лет позже. Благодаря же открытому окну Флеминга британские и американские военные госпитали уже к середине Второй мировой войны были снабжены фантастическим лекарством, способным быстро ставить на ноги самых безнадежных больных и раненых. Более того, эти разработки были переданы и в советские лаборатории. Мы не знаем, насколько фатальным могло бы стать отсутствие антибиотиков для результатов войны, но несомненно то, что количество жертв они снизили минимум на четверть, что не могло не сказаться на ходе войны и истории мира.

Щепка от копья

Генрих II Валуа, король Франции

Генрих II, ставший королем Франции в 1547 году, находился в сложном положении. С одной стороны, он, как порядочный католиче­ский правитель, должен был преследовать французских гугенотов. С другой — сам Генрих имел к католичеству ряд кое-каких претензий, прежде всего связанных с тем, что его в семилетнем возрас­те отправили заложником в Испанию, тогдашний оплот католицизма, и о пятилетнем пребывании там Генрих сохранил самые неприятные воспоминания. Поэтому одной рукой он, как говорится, жулил, другой караулил: притесняя понемногу протестантов во Франции, Генрих всячески сотрудничал с немецкими и нидерландскими их собратьями. С годами он все больше склонялся к тому, что протестантизм куда разумнее и приятнее католичества, и последние годы его правления ознаменовались резким улучшением положения гугенотов. Разразившаяся война с Испанией вообще грозила тем, что Франция станет протестантской дер­жавой, но вмешался случай. Случай прилетел королю прямо в глаз — в виде щепки, отломившейся на рыцарском турнире от копья графа Монтгомери (как крупная щепка ухитрилась угодить в узкую прорезь забрала королевского шлема — на этот вопрос пусть отвечают специалисты по теории вероятности). Спасти короля не удалось, и спустя несколько дней он умер*, оставив страну под властью матери своего юного наследника — Екатерины Медичи, пламенной католички.

* — Примечание:
« Кстати, смерть короля сделала знаменитым некоего астролога Мишеля Нострадамуса, который за несколько лет до этого разразился серией пророческих катренов, среди которых был и такой: «Молодой лев одолеет старого на арене борьбы на дуэли. В золотой клетке он выколет ему глаз»

Если бы не...

Монарх, приведший тогда Францию к протестантизму, изменил бы карту Европы. Если бы в постоянном религиозном противостоянии на помощь германским, английским и нидерландским протестантам пришла бы военная мощь Франции, судьба всяких Испаний, Италий и Португалий была бы практически решена. Вероятнее всего, их владения растащили бы на куски страны-победители. И почти наверняка Южная Америка сейчас говорила бы на языках германской группы и большин­ство ее жителей звались бы Джонами, Жанами и Гансами, а не Хуанами-Пабло.