Кто и как спаивал россиян

Для государева кошелька

Государство начало настойчиво прививать россиянам любовь к водке со времен Ивана Грозного. Жестокий царь понял, что изготовление этого зелья обходится настолько дешево, что даже при астрономических торговых наценках она остается общедоступным продуктом, сбывая который в массовом порядке можно значительно пополнить государственные финансы. Поэтому при Иване IV впервые была введена государственная монополия на алкоголь: производство традиционных слабоалкогольных напитков (медовухи, пива или кваса) запретили. Пить теперь разрешалось только в царских кабаках, а никак не на улицах или дома. В кабаках же подавали только водку, да и ту без закуски. Потребление алкоголя становилось все более неумеренным, с нравственной же точки зрения пьянство становилось все менее предосудительным. И если бы не изворотливость народа, который продолжал подпольно гнать слабоалкогольные запрещенные напитки, Россия спилась бы уже к концу XVIII века.

В 1652 году царь Алексей Михайлович издал новый указ о содержании кабаков. Теперь в каждом округе крестьяне должны были на свои деньги выстроить кабак и винокурню. Округ обычно насчитывал 10 деревень. Хозяин кабака договаривался с государством о налоге, который он обязан был внести в казну из денег, заработанных за год. Если за год денег не набиралось, то недостачу собирали по крестьянским дворам. Именно после этого указа на Руси началось запойное пьянство. До кабака добираться было далеко (до 20 км), поэтому многие стали напиваться «про запас».

Во времена Екатерины II была введена система откупов. Предприниматель-откупщик приобретал казенную водку и обязывался выплачивать казне по 3 рубля 75 копеек с каждого проданного им ведра (12 л). Но продавать ему это ведро дозволялось не больше чем за 4 рубля, то есть с минимальной выгодой. Естественно, откупщики немилосердно разбавляли водку водой или дурманящими настойками. Государство смотрело на это сквозь пальцы, ведь благодаря откупам доходы казны к началу XIX века выросли более чем вдвое.

При Александре II в 1862 году откупа ликвидировали. Они перестали быть выгодны государству, так как их размер не пересматривался со времен матушки Екатерины, а инфляция превратила этот налог в фикцию. Александр II видел выход в развитии частного производства алкоголя при минимальном контроле со стороны государства. Казна теперь получала доход с акцизов — налогов на сырье и торговые места. Акцизная реформа совпала с началом изготовления водки в огромных масштабах. По всей стране открылись сотни новых кабаков. Это привело к тому, что в 1867 году потребление водки увеличилось вдвое. И тем не менее это было на порядок ниже уровня алкоголизации, которого страна достигла в эпоху Советского Союза.

Первым русским царем, который призадумался над ситуацией, был Александр III. В целях борьбы с алкоголизмом он издал указ о «раздробительной продаже алкогольных напитков». 85% кабаков было закрыто, вместо них появились винные лавки, где алкоголь продавали только на вынос. Реформаторы полагали, что тем самым они вырвут пьянчугу из круга собутыльников и направят его с той же бутылкой в семью, где напиваться до безобразия ему будет не с руки. Теперь выпивать стали и на улицах, и дома. По словам известного юриста того времени Анатолия Кони, «кабак не погиб, а вполз в семью, внес в нее развращение и приучение жен и даже детей пить водку». Ситуация изменилась только в царствование Николая II, когда в 1914 году, после начала Первой мировой, в стране был введен сухой закон.

Революционный загул

Своеобразной местью за четыре года воздержания был штурм Зимнего дворца. Давно известно, что минимум половина революционных бойцов, бравших царскую резиденцию, были под парами алкоголя. Но самое интересное заключается в том, что боевой дух пролетариев и солдат на этом не иссяк и Зимний взяли во второй раз. Это произошло через неделю после Октябрьской революции — 15 ноября по новому стилю. Революционеров потянуло на новый подвиг после того, как они узнали о винных погребах императорского дворца. После короткой перестрелки охрану (уже свою) смели в рукопашной. Из разгромленных подвалов вино лилось рекой в буквальном смысле слова. Ее глубина достигала полуметра, так что некоторые падавшие с ног захлебывались. Эта вакханалия продолжалась два дня.

Чистые руки и холодная голова

В начале 1920-х, после потрясений революции и гражданской войны, народ дорвался до спиртного уже в масштабах всей страны. А поскольку производство водки резко сократилось, наступило время триумфа самогона. Только в 1923 году в деревнях на его изготовление потратили 100 млн пудов хлеба. По статистике, на каждого сельского жителя, включая младенцев, приходилось по четыре литровые бутылки в год. Это если не считать тех 30% самогона, которые везли на продажу в город. Там охотно брали «первач»: за пол-литра просили 60 копеек, в то время как бутылка водки стоила 3 рубля. Крестьяне творчески относились к возгону. В самогон для крепости добавляли бензин, керосин, белену, дурман, купорос или куриный помет. Бороться с этим было непросто.

Вот был такой случай. Приезжает в село Гордеевка (Калужская область) для борьбы с самогоноварением оперуполномоченный уголовного розыска товарищ Степанцов. Заходит в дом председателя сельсовета товарища Жмахина. А там Жмахин вместе с секретарем местной ячейки ВКП(б) товарищем Беловым как раз суетятся возле перегонного куба. Над предложением выпить Степанцов размышлял недолго. Уже еле стоя на ногах, он остановил проходивших мимо крестьян, у которых, как это ни покажется странным, оказался с собой наган. Отобрав у них оружие, Степанцов стал показывать, как он умеет стрелять не целясь. В какой-то момент, обернувшись к Белову, он непроизвольно нажал на спуск и убил партсекретаря. В момент протрезвев, Степанцов написал акт: якобы уличенный в самогоноварении Белов не смог пережить позора и совершил самоубийство. Степанцова за успешное выполнение задания наградили серебряным портсигаром.

Трудное решение

В 1925 году Сталин решил бороться с самогоноварением, введя госмонополию на алкоголь: нужны были деньги для индустриализации. Принять такое решение было трудно. Дело в том, что вождю было неловко признавать сам факт продажи алкоголя в СССР. Ведь в советском государстве, согласно ленинской доктрине, нет места горю и проблемам, а значит, и спиртному, назначение которого — заглушить страдания человека, живущего в классовом обществе. В конце концов ЦК нашел выход: партия мирится с фактом существования алкоголя в советской стране, но как только индустриализация будет завершена, выпуск водки сократится до минимума.

Чтобы подготовить народ к грядущему «минимализму», правительство поручило общественным организациям вести антиалкогольную агитацию. Яркий пример агиткампании — открытие «красных» трактиров. Там угощали молоком, чаем и кофе, а трактирщики лично вели «здоровую» пропаганду. Однако все знали: на заднем дворе такого заведения всегда можно купить пиво. Очень скоро стало понятно: из антиалкогольной затеи ничего не выйдет. Это подтверждала и статистика. Если в 1925 году средняя семья за месяц потребляла полторы бутылки водки, то в 27-м — две с половиной, а в 1928-м — уже три. Выпивка вошла в привычку. Дело в том, что слом старых общественных структур, поиск классовых врагов и борьба с религией развалили прежнюю картину мира, поставив советского гражданина в очень неустойчивое экзистенциальное положение, что и привело к росту пьянства. Да и выпить было что: новая водка «Московская особенная», разработанная по специальному указанию партии, оказалась несравненно лучше самогона и стоила дешево — 1 рубль 10 копеек. Вся Россия наконец-то в организованном порядке перешла на водку: кустарное производство слабоалкогольных пива и медовухи было уже невыгодным.

Комсомольцы-добровольцы

Хрущевская пропаганда называла алкоголизм результатом распущенности, тунеядства и эгоизма, а алкоголь — помехой советскому обществу на пути к коммунизму. Основная надежда возлагалась на комсомольцев и молодых коммунистов, не отягощенных привычкой к алкоголю, к которому старшее поколение приохотилось со времен Отечественной войны. Они должны были показать своим примером, как хорошо можно жить без алкоголя.

Но Никита Сергеевич явно переоценил возможности советской молодежи. Он, вероятно, по-другому взглянул бы на мир, попади ему в руки объяснительная комсомольца Рыдалова Л.М. из села Юшино (Рязанская область). Рыдалов ремонтировал крышу у соседки Насосовой. Покрыл, выпили, и Рыдалов задержался у хозяйки, поскольку поругался с тещей. «Зная это, — пишет Рыдалов, — Насосова стала со мной кокетничать. В моем пьяном мозгу впечатления усилились, я ослабел и принял решение ночевать у гражданки Насосовой. Она воспользовалась этим и пыталась разбить мою семью, для чего поддерживала меня в течение нескольких дней в состоянии опьянения. Придя в себя через некоторое время, я взвесил свой поступок, нашел его порочным и сразу же принял решение немедленно вернуться к родным».

Рюмка чая

Если в 1960 году в СССР потребляли 4 литра водки на душу населения в год, то в 1970-м — уже 7 литров, а в 1980-м — 15 литров. Это в три раза больше, чем в 1913 году. Нация стремительно спивалась. Кто-то видел в этом происки американских спецслужб, кто-то жидомасонский заговор, а кто-то подковерную борьбу кремлевской номенклатуры. Но причина была в другом. Глубокий массовый запой брежневской эпохи был вызван общим кризисом советской экономики. Советский гражданин был обеспечен всем жизненно необходимым: жильем, светом, горячей водой и даже вторым выходным днем. Но вот шопинг для советского человека был развлечением недоступным (по причине отсутствия товаров). Обе программы телевидения заканчивали вещание в 21 час. Побаловать себя хорошей новой книгой было чем-то из области фантастики. В кинотеатрах крутили одно и то же, репертуары театров также не отличались разнообразием. Оставалось одно удовольствие — поговорить с умным человеком. А здесь без бутылки нельзя.

Трогательным цинизмом на этом фоне смотрится заметка Павла Ореховича, опубликованная в «Правде» в начале 1980-х. «Пьяная гульба, — писал он, — никогда не была народным обычаем. А вот чаи на Руси всегда любили. Отопьешь, бывало, чай, пора уходить, а беседа все равно продолжается, потому что тебе наливают новый стакан, на добрый путь, на порожек. Разве это хуже бытующих у нас рюмок со спиртным «на посошок», «стремянной», «курганной»».

Мы не будем касаться борьбы последнего генсека Михаила Горбачева за трезвость в 1980–1990-е. Все это хорошо известно. Скажем лишь, что в современной России на каждую душу приходится 19 литров водки в год. По мнению ученых, нация, достигнув годового уровня потребления водки в 25 литров на каждого, начинает вырождаться.