Кого считать умершим?

Ответ на этот вопрос не так прост, как может показаться несведущему человеку, пишет журнал New Scientist. Тут не годится сказочное определение: «Пациент скорее жив, чем мертв», или наоборот.

Между тем точное знание момента, когда человек отправляется с этого света на тот, очень важен для трансплантологов. Ведь успех пересадки во многом зависит и от того, насколько быстро донорские органы переместятся от одного хозяина к другому...

Исторически же момент смерти человека стал интересовать его соплеменников примерно 100 000 лет назад, когда наши предки начали хоронить мертвых. С тех пор смерть и обрела символическое, а также ритуальное значение. Найджел Барли, антрополог из Британского музея (Лондон), указывает, что существует множество определений смерти.

Например, на острове Эддистоун (Соломоновы острова) умершего называют словом mate, которое одновременно характеризует старого и очень больного человека. Проживающее на севере Камеруна племя довайо всегда считало состояние комы смертью. И в то же время представители индуизма официально считают человека умершим лишь после того, как на погребальном костре покойного погаснут последние уголья.

О времени смерти долгое время объявляли священники, а не врачи. Если сомневались, то дожидались трупных пятен и прочих следов разложения. С развитием медицины стало ясно, что смерть это не событие, а процесс, причем довольно протяженный. Сначала покойниками стали считать тех, у кого остановилось сердце. Затем увязали смерть с прекращением деятельности головного мозга. Но вопросы все равно остаются.

Проблема прежде всего в том, что медицинская точка зрения часто противоречит нашим бытовым представлениям. По мнению Стюарта Янгнера, директора Центра биомедицинской этики в Кливленде (штат Огайо), смерть мозга — это всего лишь уловка, позволяющая трансплантологам записать в покойники человека, у которого еще бьется сердце и большинство органов еще функционируют, годятся для пересадки.

Между тем аппараты искусственного дыхания в состоянии под держивать работу сердца и легких чуть ли не до бесконечности. Вон, к примеру, бывший премьер-министр Израиля находится в состоянии клинической смерти уже несколько лет.

Но как долго следует «накачивать труп кислородом»? Остался ли у пациента хоть один шанс выжить? В какой момент уже можно «выключить» покойного?

Медикам надо знать точные ответы на эти и многие другие подобные вопросы, чтобы зря не тратить силы, время и ресурсы, которые могут понадобиться пациенту, которого еще можно спасти.

С этих позиций концепция смерти мозга выглядит наиболее правильной. Как только внутри мозга и в его стволе прекращается активность, человек уже не может прийти в сознание. И без вмешательства извне тело быстро умирает.

Пациент с омертвевшим мозгом — хороший донор, поскольку его сердце все еще продолжает биться. Как только оно останавливается, смерть вскоре заходит так далеко, что единственными органами, пригодными для трансплантации, остаются почки. Очевидно, что из подобных соображений большинство технологически развитых стран и узаконили критерий омертвения мозга. Однако некоторые государства еще сопротивляются.

Одна из причин — недостаточное знание проблемы, даже врачами.

Чарльз Маккласки, исполнительный директор трансплантационного центра LifeQuest в Гейнсвилле (штат Флорида), говорит: «Когда головной мозг умирает, то он распадается на части, после чего вся активность прекращается. И все же некоторые медики по-прежнему считают, что там может сохраняться ощущение боли и что в их силах вернуть к жизни человека с мертвым головным мозгом».

Правда, еще никому не удавалось вернуться с того света после гибели мозга. Там, где казалось, что пациентов удавалось оживить, диагноз смерти мозга всегда был ошибочным. Потому как иногда даже врачи путают смерть мозга с комой — когда человек находится без сознания, но еще может выздороветь.

И все же смерть мозга может даже не означать, что пациент находится без сознания. Недавно Бэзил Матта и Петер Янг, анестезиологи из Клиники Адденбрука в Кембридже, опубликовали статью, в которой призывали анестезировать пациентов с погибшим мозгом прежде, чем приступать к удалению органов.

Даже если с мертвым стволом мозга пациенты не чувствуют боли, у них все еще могут сохраняться рефлекторные реакции, управляемые спинным мозгом, указывают они. И некоторые потенциальные доноры вертятся на операционном столе, надрезы вызывают у них учащенное сердцебиение и повышение артериального давления, что сильно мешает работе хирургов, нервирует их.

Впрочем, Янгнер предсказывает, что по мере роста дефицита органов понятие границы смерти будет все сильнее размываться. Дело в том, что только в США количество пациентов, ожидающих трансплантации, более чем утроилось за последние годы. Вместе с тем количество пересадок органов от мертвых и живых доноров росло значительно медленнее — с 15 до 22 тысяч за тот же период.

Больше всего не хватает детских органов. От трети до половины детей, которым нужна пересадка, умирают, так и не дождавшись своей очереди. Это уже вынудило власти США рассмотреть возможность использовать органы сомнительного происхождения.

Неплохие доноры — младенцы с анэнцефалией. У них функционирует только ствол мозга, но не его кора. А потому они редко протягивают больше нескольких часов или дней. Еще в 1994 году совет по этике и юриспруденции Американской медицинской ассоциации постановил, удаление органов у младенцев с анэнцефалией этически допустимо.

Многих все же беспокоит реальная опасность ошибочного диагноза. В 1996 году Кейт Андрюс, в то время работавший в Королевском госпитале нейронарушений, опубликовал статью в «Британском медицинском журнале», где он вместе с коллегами проанализировали диагнозы сорока пациентов, находившихся в госпитале в период с 1992 по 1995 год. Ученые установили, что в семнадцати случаях диагноз смерти был ошибочным.

Поэтому в наши дни медики все большие надежды возлагают на возможности пересадки органов от генетически видоизмененных животных, а также на новые технологии выращивания тканей и органов. Еще в 2001 году Фред Гэйдж из Института Салка в Ла-Джолла (штат Калифорния) и его коллеги объявили, что им удалось вырастить клетки из тканей, взятых у трупа.

Ученые верят, что наступит день, когда нервные клетки для трансплантации можно будет брать у мертвых доноров, а не от зародышевых тканей, как это происходит сейчас. Эти трансплантаты могли бы помочь миллионам людей, страдающих от таких недугов, как болезни Паркинсона и Хантингтона.

Еще лучше, если мы научимся выращивать те или иные органы из клеток самого пациента. Скажем, взяли несколько клеток из сердца человека, у которого оно не сегодня, так завтра наверняка откажет. И за те несколько недель, пока его жизнедеятельность поддерживало искусственное сердце, вырастили пациенту новый «насос», взамен забарахлившего. Первые успехи на этом пути уже имеются.