Проблемы исследования генезиса «собственности» и её мотивационного потенциала

Для постижения сущности категории «собственность» необходимо исходить из того, что явление, обозначаемое словом «собственность», в его специфических человеческих формах, исторически, не могло возникнуть в порядке абсолютно оригинального социального изобретения, например, неандертальцев или синантропов, а было перенесено в человеческую психику и практику из его животного прошлого и под влиянием повседневных примеров жизни мира животных. Иначе говоря, поскольку, в биологическом смысле, не животные произошли от человека, а наоборот, человек постепенно выделился из животного мира, выдавливая из своей натуры наиболее животные качества и дополняя рефлекторно инстинктивный аппарат психики понятийным аппаратом, постольку необходимо, руководствуясь строго научными принципами, четко отделять то, что является в личности человека и в сущности современного общества экономическим атавизмом от того, что является сугубо человеческим в каждой отдельной личности и в обществе в целом.

В наше время выражение: «ты ведешь себя как животное», воспринимается многими людьми, хотя и не всеми, как оскорбление, обязывающее к перевоспитанию, но распространяющееся далеко не на все области человеческого бытия, в том числе и не на институт собственности. Сегодня не все понимают, что стремление к монополизму или олигархическим объемам частной собственности есть форма атавизма, гипертрофия склонности хомячков создавать запасы за пределами разумных потребностей или склонность волков резать в овчарне всех овец подряд, чтобы удрать лишь с одной овцой.

Институт собственности воспринимается современным большинством как сугубо человеческое, глубоко интеллигентное социальное изобретение. Тем не менее, никуда не деться от того факта, что человеческая история не могла начаться иначе, как в виде очень медленного нарастания в психике прямоходящего млекопитающего сугубо человеческих качеств: сознания, мышления, искусства, сложных эмоций, мистических и политических ритуалов, которые, однако, не могли за относительно короткий исторический срок вытеснить из психики людей инстинкты и фобии, миллионы лет руководившие поведением живых существ и, прежде всего, склонности метить «свою» территорию, категорически не допуская на неё своих ближних.

Если бы не эта истерическая склонность перволюдей - видеть в ближнем своем смертельного конкурента, то ясно, что богу не нужно было бы вводить требование «возлюбить ближнего своего аки себя самого» в ранг важнейшего и трудноосуществимого религиозного императива, до которого сам человек никогда бы не догадался. Обращает на себя внимание и тот факт, что сам бог не сомневается в том, что человек лишь самого себя любит до потери логики. Но даже богу не удалось принудить человечество сменить животную ненависть на любовь к ближнему своему. Странно, что бог не понимал, что провозглашенный им принцип неосуществим при сохранении частной собственности.

Одновременно следует отметить, что легко осуждать все то животное, что до сих пор содержится в психике многих прямоходящих, но перволюдям, имевшим перед глазами лишь примеры из жизни животного мира, было трудно выработать принципы сугубо человеческого мышления и поведения. Да и в наше время, если строго руководствоваться принципами экономикс, сформулированными, например, Г.Мэнкью, то люди вообще никогда не должны были бы очеловечиться и возлюбить ближнего.

До сих пор, вопрос о сущности сугубо человеческого поведения и мышления, остается нерешенным во всей немарксистской философии. В глубокой древности неоднократно предпринимались попытки установления норм человечности от имени богов, но сами люди, периодически, отвергали эти нормы вместе с богами, священниками и храмами, вышедшими из моды, чтобы огнем и мечом навязать себе... новые нормы мистической нравственности, новых священников и храмы. Забавно читать философские труды авторов, солидаризирующих с религиозными учениями о божественном происхождении человека, о его подобии богу, о материальном мире как эманации абсолютной идеи высшего духа и, в то же время, превозносящих Мальтуса и Фрейда, объясняющих многие общественные процессы и поведение человека животными рефлексами и инстинктами.

Иначе говоря, многие сегодня упускают из виду, что существу, приобретшему вторую сигнальную систему, предстояла, как показала практика, изнурительная работа: «перекодировать» всю свою систему рефлекторных, инстинктивных реакций и ассоциаций на язык научных определений сущности явлений, причинно-следственных связей и, на этой новой основе, сформировать вербально оформленные понятия и мировоззрение. Образно говоря, человеку предстояло перейти от преимущественно «аналогового» метода обработки информации, к «цифровому» методу, отказаться от форм и объемов присвоения, продиктованных рецепторами желудка, к нормам потребления, продиктованным объективными законами достижения счастья. Большинству людей это не удалось и они стремятся сделать свое потребление пропорциональным размерам своей собственности, а собственность увеличивать для того, чтобы ещё больше увеличить свое потребление. Поэтому вполне закономерно, что в самых развитых рыночных странах живет наибольшее количество людей, соревнующихся с лучшими породами свиней по толщине подкожного жира. Они беспрерывно поглощают растущие объемы пищи, тратя все больше средств на борьбу с ожирением, диабетом и на пластические операции по всему их необъятному, растекающемуся телу.

Тем не менее, окружающий мир, представляющийся животным лишь в его съедобных или несъедобных, нейтральных, безразличных или угрожающих ипостасях, постепенно приобретал в несовершенном ещё сознании «первочеловеков» массу оттенков и рефлексий, полутонов и намеков, подтекстов и идиом, истин и заблуждений, правды и лжи. Было в чем запутаться. Библейская сказка о том, что на определенном этапе своего развития человек увидел в своем нагом отражении на воде совсем не то, что миллионы лет видели животные на водопое, действительно, как и во многих других случаях, списана с натуры. Но даже в этой сказке ещё не человек дрессировал змея, а змей обучал человека искусству познания и коварства. Не мы научили обезьяну хмуриться или смеяться, а она нам подарила некоторые готовые мимические форма реакции на события и явления. Но, в отличие от обезьяны, человек способен детально, в словесной форме описать причины и гнева, и веселья, что и лежит в основе всех драматических и комедийных произведениях.

Ясно, что перевод ВСЕГО мира явлений, рефлексов и чувств в систему точных, адекватных природе субъективных ПОНЯТИЙ и ИСТИН требовал времени. Причем, как показала история, огромного. Следовательно, большую часть человеческой истории сознание людей было вынуждено уповать на животные рефлексы и руководствоваться ими. Поэтому легко понять, что на каждый момент времени сознание человека характеризовалось своеобразным дуализмом, конфликтом и сосуществованием животных и собственно человеческих форм восприятия окружающего мира. Разные пропорции этих противоположных начал и определяли мировоззрение каждого отдельного человека, разделяя человечество на монархов и монахов, на калигул и коперников, на паразитов и их холопов. И поскольку, на текущий момент, человечество более или менее сносно освоило лишь методы количественногоанализа, т.е. математику, а диалектическая логика (хотя бы в пределах учения идеалиста Гегеля) не освоена человечеством до сих пор, постольку явления комплексные, системные, многофакторные, как, например: общество, счастье, смысл жизни, любовь, необходимость, свобода остаются и не познанными, и поэтому не переведенными на качественный человеческий язык, до сих пор. Т.е. качественного скачка в состоянии и степени адекватности понятийного аппарата человечества всё ещё не произошло и потому человечество продолжает топтаться в своей предыстории, не превратив свой субъективный мир в инструмент окончательного очеловечивания всех прямоходящих. Правда, объем научного уровня общественного сознания неуклонно расширяется, но эти знания остаются, пока, достоянием круга узких специалистов, кабинетных экспертов, страшно далеких от народных масс и от массовой практики. В силу этого обстоятельства, множество судьбоносных политических и экономических решений принимается голосованием случайно сложившегося, как показывает практика, некомпетентного и периодически сменяемого большинства.

Отсутствие собственных интеллектуальных авторитетов на ранних этапах развития человечества доказано историей развития религиозных взглядов, в которых, первоначально, боги, практически у всех народов, ассоциировались едва ли не со всеми представителями мира животных, в первую очередь с теми, чьи физические способности превосходили человеческие. Уже одно это позволяет судить о высочайшей степени авторитета закона джунглей в психике «хомо сапиенсов» в течение многих тысячелетий. И уж если сама медицина, направленная на лечение человека, до сих пор не пренебрегает экспериментами, поставленными на животных, то совершенно ясно, что, скорее, к сожалению, чем к счастью, и экономической теории не грех присмотреться к механизмам, обеспечивающим существование мира животных в течение многих миллионов лет, для того, чтобы установить совершенно точно, где кончается экономический атавизм, а где начинается принципиально человеческая практика в вопросах воспроизводства условий человеческого существования.

Особенно парадоксально выглядит проблема соотношения атавизма и человечности в области ноосферы. С одной стороны, только человек способен формировать ноосферу, а с другой стороны, подавляющее большинство продуктов интеллектуального труда так же подвержено хищническим формам потребления, как и материальные объекты живой природы. Достаточно напомнить, что при наличии сотен миллионов людей, систематически страдающих от голода, только американские ученые, предприниматели и пролетарии создали ракетно-ядерный потенциал двадцатипятикратного уничтожения всего живого на Земле. Уровень интеллектуального развития человечества достиг такого пункта, при котором, благодаря разделению умственного труда, успешно решается масса частных задач, но не решаются наиболее общие задачи, порожденные объективным отличием общества от стада. Современные развитые рыночные страны тратят гигантские научные силы на борьбу с алкоголизмом и наркоманией, не выделяя средств на поиски научных ответов на вопрос о причине роста алкоголизма и наркомании в обществе. В силу такого подхода, обществоведение ещё не скоро выйдет в рыночных странах из состояния младенчества по сравнению с геометрией, механикой, химией.

А поскольку археологические и этнографические исследования бесспорно установили факт повсеместного, планетарного распространения каннибализма, то совершенно ясно, что значительный отрезок своей истории человек проделал в рамках примера, почерпнутого именно из животной среды, особенно у «царей» природы, для представителей которых освоение мира равнялось исключительно выявлению степени съедобности его элементов, в том числе и представителей одной с «царем» группы. Несъедобные явления, будь то «болдинская осень» или факт плавучести некоторых предметов, не имеющие значения для немедленного удовлетворения голода и жажды, тысячелетиями не вызывали ни малейшего интереса как в среде животных, так и в среде большинства прямоходящих млекопитающих.

Однако все исторические сложности в понимании сущности частной собственности возникли именно потому, что многие исследователи в простой животной форме частной собственности не замечают, что потребление продукта питания одним существом, делает данный потребленный продукт недоступным для всех других существ.

В экономической литературе для иллюстрации простоты проблемы частной собственности и капитала частенько используется пример камня, присвоенного первобытным человеком. Однако этнографические исследования доказывают, что каменному «веку» предшествовал деревянный, а деревянному предшествовал самый длительный, в истории человечества, «век» собирательства, в котором, присвоение предметов природы происходило преимущественно в форме немедленного потребления. Ясно, что сбор и поедание личинок и корнеплодов, не требовал коллективных усилий. Они потреблялись в частном порядке. Т.е. длительность эволюции семей человекообразных в общества, в значительной мере, определяется достаточно поздним переходом наших предков к использованию «посторонних» предметов, например, камня, в качестве средства производства (вместо зубов и ногтей). Современные этнографические исследования, проведённые, например, в центральной Австралии, показали, что аборигены, живущие на уровне деревянного «века», при изготовлении бумерангов, деревянных «металок», копий и «копалок» используют, исключительно, ногти и зубы. Т.е. им пока неизвестны иные «орудия труда» кроме физиологических. Но орудия для охоты и собирательства в данную эпоху производятся строго персонально и, следовательно, являют частной собственностью, недоступной даже для членов племени, поскольку после смерти владельца-изготовителя они кладутся в его могилу.

Короче говоря, большую часть своей истории человек если и брал что-то в руки, то только съедобное и для того, чтобы немедленно отправить «это» в собственный рот, особенно в неблагоприятный для выживания период.

Из этого следует, что момент потребления, а тем более, усвоения предметов потребления, является не только моментом присвоения, но и, одновременно, моментом отчуждения средств существования одним индивидом от другого. Присвоение наиболее рационально можно понять лишь как отчуждение чего-либо от всех остальных членов общества.

Разумеется, что большинство современных теоретиков в своих трудах «не видят» этой, второй неотъемлемой стороны всякого индивидуального присвоения, поскольку условия получения нобелевской премии и университетской зарплаты в рыночных условиях исключают объективный подход при исследовании явлений экономики. Однако даже недипломированный мелкий предприниматель знает, что, например, частная земельная собственность может прирастать исключительно за счет превращения некогда свободных частей суши в территорию, недоступную для других претендентов. Земельная форма собственности настолько императивна в своем отрицании всех остальных прямоходящих млекопитающих, что породила... изгороди, заборы, крепостные стены, великую китайскую стену и мировые войны по поводу раздела уже поделенных территорий.

Логика отношений людей по поводу принадлежности хозяйственных угодий лежит и в основе превращения орудий добывания пищи, орудий охоты в боевое оружие, предназначенное исключительно для уничтожения конкурирующих претендентов. Коса превратилась в алебарду, рыбацкий гарпун в копьё, а изгородь вокруг земельного участка развилась в города-крепости, в великие египетскую и китайскую стены, в линии Мажино, Маннергейма, Арпада, стену между современными Израилем и Палестиной, между современными США и Мексикой.

Потребление продуктов питания есть самая первородная, естественная форма превращения суверенных предметов природы, «вещь в себе», в предмет, усвоенный человеком, превращенный, в известной мере, в кровь и плоть самого человека.

В нормальных природных и общественных условиях, при которых доступ к средствам существования гарантирован, картинка поедания чего-либо кем-либо является фактом, не вызывающим у других индивидов никаких острых переживаний и глубоких размышлений.

Однако достаточно индивидам попасть в экстремальную ситуацию, связанную с ограниченностью еды и питья, чтобы, как показали многочисленные реальные случаи, с большинства индивидов мгновенно слетал налет цивилизованности, неагрессивного, разумного поведения, склонность к необременительной интенсивности труда сытого человека. В условиях отсутствия достаточного количества средств существования и неблагоприятной, в этом отношении, перспективы, одни индивиды начинают испытывать величайшую неприязнь к другим индивидам, монопольно потребляющим скудные ресурсы. В подобных ситуациях в сознании индивидов возникает не просто ярость, как это бывает у животных, а осмысленное желание убить. В некоторых штатах благословенной Америки до сих пор на границах земельных владений стоят таблички с лаконичными текстами: «Частная собственность. Стреляю без предупреждения». В рыночной экономике даже дети очень рано начинают понимать, как жестко связаны трудности выживания индивида с его отчужденностью от наличествующих средств существования.

II. Мотивационные потенции отношений частной собственности

Большая часть современных экономистов в своей научной, преподавательской и публицистической деятельности руководствуются постулатом, который утверждает, что частная собственность в рыночной экономике есть стимул, доказавший свою эффективность не протяжении всех тысячелетий писаной истории и победивший в противоборстве со всеми иными формами собственности.

Однако, как показали опросы, многие из современных экономистов не знают, как переводится слово стимул с древнегреческого языка на русский. Между тем нужно обладать высокой степенью научной недобросовестности, чтобы стимул, т.е. ПАЛКУ, пытаться представить как благородный, достойный человека побудительный мотив к действию. Если исходить из исторического значения слова стимул, то забавно выглядит перевод главного принципа бихевиоризма, рожденного философией позитивизма: «Стимул - реакция», т.е. «Палка - реакция». Кто бы в стаде стал спорить?

Но, апеллируя к стимулу как к основному средству повышения мотивации, теоретики масштаба Г.Мэнкью не замечают, что опускают человека до уровня животного, поддающегося дрессуре, для которого палка, действительно, важнейший побудительный мотив. Подобные теоретики выдают атавизм за важнейший, если не единственный, способ вовлечения людей в общественно полезный производственный процесс на условиях, выгодных организаторам производства, т.е. владельцам средств производства. Если же учесть, что палка, порождает, прежде всего, чувство страха, то приходится признать, что важнейшим побудительным мотивом в системе частной собственности и является страх. Могут, конечно, сказать, что в современном словоупотреблении под стимулом понимается, прежде всего, материальная заинтересованность. Но страх и является сегодня порождением материальной заинтересованности индивидов в условиях дефицита рабочих мест и, следовательно, высокой степени вероятности остаться без средств существования. Именно такой вид материальной заинтересованности и подхлестывает людей на трудовые «подвиги» в системе частной собственности. Но такова уж психология рабов и овец и с этим быстро ничего не поделаешь.

Короче говоря, частная собственность воспринимается многими её поклонниками в качестве мощного стимула, поднимающего интенсивность труда человека до высших уровней, недоступных при других способах мотивации трудовой деятельности человека.

Кроме того, частную собственность зачастую характеризуют как форму, наиболее соответствующую природе демократии. Но при этом обходится вопрос о том, что частная собственность являлась основой не только рыночной демократии, но и демократии классического рабовладения эпохи античности и эпохи становления англо-американской демократии. На самом деле, единственным существенным отличием института частной собственности древней и современной демократии состоит в том, что древнее правораспространяло принцип частной собственности и на самого человека, а в современном праве не предусмотрено положение, разрешающее применять принцип частной собственности по отношению к человеку, что, однако, не отменяет возможности возникновения рабских отношений между людьми на практике. Важно ведь не то, что порок предусмотрен положениями статей уголовного кодекса, а чтобы не было ни самого порока, ни социальных предпосылок к его возникновению. По крайней мере, в Конституции США и в известном Билле о правах нет положения, прямо запрещающего рабство, но есть положения, разрешающие превращать земли коренного населения Америки в частную собственность белых «американцев». Поэтому в реальной действительности при рыночной демократии можно наблюдать не только случаи трудового рабства «гастарбайтеров», но и семейного, и сексуального рабства, и людоедства, как формы превращения одного человека в безусловную собственность другого человека.

Как известно, невозможно пренебречь, а тем более, нарушить законы физики, например, закон сохранения материи или закон Ома в силу их независимости от сознания. Но юридические законы формулируются и принимаются субъектами, во-первых, в меру их испорченности, очень часто, в меру недообразованности, а во-вторых, и, как правило, как раз для того, чтобы, по возможности, узаконить применение силовых методов замедления развития тенденций, противоречащих уже господствующим социальным нормам. Именно поэтому в современной Америке, где, по слухам, особенно хорошо работает правовое государство, тюрьмы переполнены, и она держит первое место в мире по данному показателю. Т.е. чаще всего юридические законы играют консервирующую роль, обеспечивая существующим общественным институтам и социальным нормам, до поры до времени, защиту от нарождающихся эволюционных тенденций.

Одной из основных причин активности тюремно-правовой системы в условиях системы частной собственности является неизбежность массового бытового воровства со стороны большинства людей, лишенных, по тем или иным причинам, частной собственности. Без посягательства на чужую частную собственность доступ миллионов людей к средствам существования в системе частной собственности - невозможен. Именно этим объясняется постоянный рост производства бронированных дверей, стальных сейфов, средств сигнализации, травматического и боевого оружия. Идиотизм сложившейся системы правовых отношений в цивилизованных странах состоит в следующем. Чтобы на многие годы иметь постоянную крышу над головой, бесплатное питание, телевизор и интернет, необходимо... украсть что-либо достаточно ценное, при отягчающих обстоятельствах. В этом случае, посягнувшему на чужую собственность, на многие годы обеспечено теплое жилье, одежда по сезону, здоровый образ жизни, твёрдый распорядок дня, занятия спортом, свидания с родственниками и даже возможность заработать некоторое количество денег.

В цивилизованных странах очень сильно и своеобразно развиты адвокатура, «лобби» и ими много делается для того, чтобы выработать надежные и безопасные методы обхода юридических норм или принять законы, которые бы прямо соответствовали потребностям строго определенного социального слоя. Например, законы о банкротстве делают владельцев банков практически неподсудными даже в такой ситуации, когда банкротство осуществлялось с целью присвоения средств вкладчиков.

С установлением на территории бывшего СССР демократического рынка, огромное количество людей превратилось в обманутых вкладчиков, дольщиков, пайщиков, гастарбайтеров, бесправие которых практически ни чем не отличается от бесправия рабов древнего Рима в период его расцвета и поэтому в демократической РФ преступность не просто растет, но организуется, интернационализируется, изощряется и огрубляется одновременно.

Однако, строго говоря, найти сегодня глубоких, конкретных, обширных теоретических исследований на тему о частной собственности, её фундаментальных свойствах и объективных законах функционирования, не просто. Подавляющее большинство экономистов считают вопрос о свойствах и эффективности частной собственности как института рыночной демократии настолько очевидным, что они не видят ни малейшей необходимости заниматься им сколь-нибудь предметно.

Как уже упоминалось, наиболее часто используемым доводом в пользу данного постулата, является утверждение о том, что невозможно предположить наличие более сильного мотива, чем интерес, порожденный чувством частного собственника. Дескать, только относясь к вещи как к своей, человек согласится затрачивать свой труд на совершенствования объекта собственности и способов его использование, поскольку знает, что все результаты и продукты его усилий будут оставаться в его полном распоряжении и, чем выше интенсивность затрачиваемого им труда, тем большее количество продуктов труда поступит в распоряжение обладателя собственности.

Под частной собственностью, чаще всего, подразумевают сами предметы и средства труда находящиеся в производительном и личном потреблении. Образно говоря, словосочетание частная собственность понимается большинством обывателей и экономистов рыночной ориентации как форма максимально любовного отношения человека к вещи, использование которой приносит владельцу ощущение глубокой удовлетворенности и прибыль. Отсюда и проистекают трогательные конституционные формулировки статей о священном и неприкосновенном характере частной собственности.

Однако Робинзону, оказавшемуся на необитаемом острове, совершенно излишне обзаводиться сейфами для своих золотых монет и составлять завещание на случай своей внезапной кончины. Ясно, что на необитаемом острове Робинзону некому оставлять свою собственность в наследство.

Правда, Робинзону пришлось строить изгороди против коз и ставить пугала против птиц для защиты и охраны своих средств существования. Робинзону приходилось принимать такие меры, которые ИСКЛЮЧАЛИ доступ иных потенциальных потребителей к средствам существования Робинзона. Причем, Робинзон не ограничивался пассивными средствами защиты. Когда же он обзавелся приличным количеством пороха, он начал отстреливал птиц, посягателей на средства его существования.

Таким образом, несмотря на всю ограниченность робинзонады как средства доказательства, тем не менее, она дает возможность рассмотреть вполне состоятельную модель поведения индивида в конкретной ситуации и понять, что потреблять средства существования человек может только в том случае, если сделал их недоступными для другого потребителя, и что понятие собственности приобретает смысл только в ходе реальных отношений между людьми по поводу материальных, духовных и финансовых ценностей.

В современном обществе средства существования не поступают в потребление непосредственно через обмен продуктами личного труда, а лишь через обмен продуктов труда на деньги, поэтому и бумажные деньги, совершенно бесполезные на необитаемом острове превращаются в цивилизованном обществе в средства существования высокой степени дефицитности. Поэтому в обществе люди делают недоступными для других, прежде всего, деньги, что порождает гигантское количество объектов, организаций, учреждений, институтов и приспособлений, начиная с тюрем и кончая сейфами, сигнализацией и т.п. ухищрениями. При посягательстве постороннего лица на любое количество банкнот, допускается применение расстрела из личного оружия, создаваемого и приобретаемого специально для подобных экзекуций.

Заключение

Таким образом, есть немало оснований для того, чтобы, прийти к выводу, что слово собственность принято в русском языке для обозначения одной их фундаментальных форм отношений, возникающих между людьми по поводу присвоения материальных и идеальных средств существования. Естественно, в других языках это отношение собственности обозначается другим набором букв, но на понимании сущности этой экономической категории данное обстоятельство не сказывается. Гораздо губительнее то, что многие ученые при решении данной научной проблемы заняли комплиментарную позицию.

Отношение частной собственности, в самом важном своем содержательном компоненте, есть форма отторжения материальных и идеальных продуктов от всего остального сообщества. Иной вопрос, что, в современных условиях, личность, присвоившая материальные и идеальные продукты, не может сидеть на них, как собака на сене и вынуждена так или иначе, в меру своих способностей, вводить свои средства в рыночный оборот. Но, тем не менее, право, сидеть на ценностях, как собака на сене, делает всех остальных людей, не имеющих свободного доступа к жизненно необходимым средствам, фатально зависимыми от капризов, ошибок и злоупотреблений собственников.

Что такое рост массовой безработицы? Это и есть наиболее убедительное проявление частной собственности в условиях экономического кризиса, когда постоянно растущая масса людей категорически отчуждается от средств существования в результате некомпетентного управления средствами производства и обращения со стороны собственников этих средств.