Циклична ли наша история?

«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

На руинах сверхцивилизаций

Так, согласно Ветхому Завету, меланхолично рассуждал царь Соломон, уверенный в том, что нет и не может быть никакого прогресса, а все события на земле бесконечно повторяются. Скепсис мудрого царя понятен — медленные изменения, происходившие в его эпоху, были незаметны людям, что создавало иллюзию неизменности событий. Люди жили так же, как жили их деды и прадеды, и им казалось, что этот образ жизни был неизменным за все прошедшие тысячелетия и будет неизменным во все будущие тысячелетия.

История в этом случае воспринималась как циклический процесс, подобный повторению дня и ночи или повторению времён года.
Великий философ Платон жил примерно на 500 лет позже предполагаемого царствования Соломона, но имел схожие взгляды на историю человечества. Впрочем, своим взглядам на цикличность событий земной истории Платон дал вполне научное объяснение.

В диалогах «Тимей» и «Критий» один из героев рассказывает историю, якобы ставшую известной от египетских жрецов. Оказывается (согласно этому рассказу), что за десять тысяч лет до того на огромном острове, лежавшем в Атлантическом океане, существовала развитая цивилизация атлантов, значительно превосходившая современный Платону греческий мир. А в самой Греции тогда же (то есть за десять тысяч лет до времён Платона) существовала не менее развитая (но развивавшаяся по иному пути) цивилизация протоэллинов.

Царство атлантов просто поражало своим чрезвычайно высоким уровнем научно-технического оснащения. Правда, Платон нигде специально не говорит о научных знаниях атлантов, но даже по бегло сделанному описанию страны Атлантиды можно понять, сколь многого добился этот народ. Сам ландшафт Атлантиды преобразован с явным использованием научных знаний. Главная равнина острова окружена окаймляющим всю равнину гигантским каналом, от которого расходится целая сеть малых каналов. В центре острова вырыты три громадных концентрических водных круга, разделённых двумя земляными кольцами. В центре круга, на острове, находится акрополь столицы атлантов. С морем его соединяет идущий строго по радиусу из центра круга канал. Столицу украшают грандиозные архитектурные и инженерные сооружения, которые, конечно, не могли бы возникнуть, если бы их создатели не владели обширными познаниями в механике, физике, математике и других науках.

Впрочем, рациональные научные знания тесно переплетаются в культуре Атлантиды с магией и колдовством — областях знаний, где атланты также достигли совершенства. Так, Платон подробно описывает загадочные и мрачные обряды, которыми сопровождались проходившие через каждые пять или шесть лет встречи десяти царей Атлантиды.

В сравнении с современной Платону классической Грецией, Атлантиду смело можно назвать сверхцивилизацией. И вот эта цивилизация, достигшая поразительных высот в науке и искусстве, гибнет: «когда пришёл срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки … Атлантида исчезла, погрузившись в пучину». Вместе с Атлантидой погибла также и протоэллинская цивилизация, так что весь мир погрузился в дикость. В соответствии с взглядами Платона, эта трагедия была вполне закономерной. Философ верил в существование длящихся многие тысячелетия космических циклов. С космическими циклами Платон связывал представления о цикличности человеческой цивилизации — человечество, развиваясь, из дикости достигает высот цивилизации, а затем уничтожается периодически случающимися космическими катаклизмами. После этого история как бы начинается заново (и в других регионах), открывая новый цивилизационный цикл. Поскольку во время этих катастроф погибают по большей части люди образованные, обученные грамоте, в живых же остаются, наоборот, невежественные и неграмотные пастухи, укрывшиеся в каких-нибудь горных ущельях или лесных чащах, то этим, как полагал Платон, и объясняется чрезвычайная краткость исторической памяти человечества, её неспособность проникнуть в прошлое более, чем на время жизни нескольких ближайших поколений.

Поэтому были забыты как Атлантида, так и (видимо, предшествовавшие ей) иные исчезнувшие сверхцивилизации. Так же и в будущем цивилизацию снова ждёт гибель, ведь, по словам мудрого египетского жреца, ещё будут «многократные и различные случаи погибели людей, и притом самые страшные — из-за огня и воды, а другие, менее значительные, — из-за тысяч других бедствий. … в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени всё на Земле гибнет от великого пожара… или… боги, творя над Землёй очищение, затопляют её водами… как только успеет выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неучёных. И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена». Красочная картина, нарисованная Платоном, в конечном итоге не нашла поддержки у скептиков-учёных (никаких следов исчезнувших 10000 лет назад цивилизаций обнаружить не удалось). Зато она породила целую мифологию о исчезнувших цивилизациях и затонувших материках — Атлантиде, Лемурии, Пацифиде, Гиперборее… Легенда эта нашла отражение в искусстве — достаточно вспомнить в качестве примера «Аэлиту» Алексея Толстого.

Капитализм в Древнем мире?

Однако если периодическая гибель цивилизаций от космических катаклизмов является теперь уделом писателей фантастов, то идея циклического развития человеческого общества нашла своих сторонников среди учёных-историков.

Так, на рубеже XIX и XX веков получили распространение взгляды, что современное общество повторяет (на новом техническом уровне) развитие античного общества. Пожалуй, наиболее полно подобные взгляды развил великий немецкий учёный Эд Мейер. В своих работах «Экономическое развитие древнего мира» (1895) и «Рабство в древности» (1898) Мейер ни много ни мало обосновывал существование капитализма в Древнем мире! В концепции Мейера капитализм является венцом развития человеческого общества; а неизбежная гибель капитализма означает в то же время и гибель культуры, возвращение к варварству. За этим откатом следует новый виток развития человеческого общества, которое снова достигает капитализма и снова рушится в пропасть.

Впрочем, с Соломоном (да и с Платоном) Эд Мейер не был согласен — развитие человечества, в его представлении, идёт не по кругу, а скорее по спирали. События не повторяются полностью, так как «внешние условия жизни постоянно меняются, никогда не может появиться поколение, абсолютно сходное с предыдущим, как не будет и традиции, достигающей своего идеала абсолютного постоянства»

Мейер считал, что рабовладельцы древности были «предпринимателями-капиталистами», такими же, как акулы бизнеса Нового времени, с той только разницей, что эксплуатировали рабов. В концепции Мейера, человеческие общества проходят одни и те же стадии развития. Так в Древности «эпоха Гомера» соответствует Средневековью. Период же расцвета Древнего мира аналогичен Новому времени. При этом переход Древнего мира от «средневековья» к «капитализму» Мейер относил к VII-VI вв. до нашей эры, связывая это с развитием торговли, промышленности и денежного обращения, которое тогда произошло в Греции. При этом, согласно Мейеру, «капиталисты» низвергли политические институты «феодальной» аристократии в союзе с «пролетариатом-демосом» — переворот этот сопровождался кровавыми революциями. Дальше начиналась борьба пролетариата и капиталистов, что, по мнению Мейера, было смертельной болезнью «капитализма». Средством, способным существенно замедлить летальный исход, Эду Мейеру представлялся институт сильной единоличной власти — подобная диктатура, как наивно думал учёный, сможет представлять интересы всего общества и сгладить неустранимые противоречия. Впрочем, крах капитализма неизбежен (как и в марксизме-ленинизме), однако вместо «светлого будущего» (о котором грезили революционеры) человечество ждут новые тёмные века.

Цивилизации — от заката до рассвета

Идеи Мейера повлияли на мыслителей, считавших, что история человечества — это последовательный подъём и закат различных обществ, чуждых друг другу и проживающих, подобно живым организмам, периоды зарождения, становления и умирания. Так, Освальд Шпенглер разбил всемирную историю на замкнутую историю отдельных «культур». Каждая культура, пережив подъём, исчерпывает свои внутренние творческие возможности, мертвеет и переходит в фазу цивилизации (а это, по Шпенглеру, есть кризисный исход, завершение любой культуры), для которой свойственны атеизм и материализм, агрессивная экспансия вовне, техницизм, а также урбанизация. Как легко догадаться, на современную ему Европу Шпенглер (умерший в 1936 году) смотрел с крайним пессимизмом. Младший современник Шпенглера — Арнольд Тойнби — схожим образом делил мир на разные цивилизации (всего более 20), каждая из которых была ответом на определённый внешний вызов (так русская цивилизация, по Тойнби, сложилась как ответ на давление кочевых народов).

Пожалуй, наиболее интересную теорию (развивая взгляды Тойнби и Шпенглера) создал Лев Гумилёв. Согласно этому учёному, историю творит небольшая кучка сверхактивных людей — пассионариев. Эти пассионарии появляются в результате мутаций, вызванных вспышками сверхновых звёзд (!), после чего их «пассионарные» гены распространяются (в ходе смены поколений) в той или иной человеческой популяции. В силу своей яростной натуры пассионарии отвергают старую цивилизацию (цивилизации Гумилёв называл суперэтносами) и создают новую, вокруг новых идеалов. Но не в силах ужиться с себе подобными, пассионарии в итоге истребляют друг друга, а созданная ими цивилизация мертвеет и гибнет. Но затем происходит новая вспышка сверхновой, и новый подъём пассионарности создаёт новую цивилизацию (обычно — на обломках старой).

Всего Гумилёв выделял шесть фаз развития цивилизации, а именно:

• фаза подъёма — фаза интенсивного роста пассионарности, характеризуемая энергичной экспансией новой цивилизации, резким ростом всех видов его активности;
• акматическая фаза — фаза временной стабилизации уровня пассионарного напряжения на наивысшем уровне. Характеризуется господством пассионариев жертвенного типа и, соответственно, накалом фанатизма и яростными войнами (часто войнами гражданскими), в которых пассионарии истребляют друг друга;
• фаза надлома — начало снижения пассионарного напряжения после акмати-ческой фазы, в результате порождаемых взаимной враждой острых конфликтов внутри суперэтноса;
• фаза инерции — неумолимое снижение уровня пассионарного напряжения, сопровождающееся омертвением культуры, но одновременно интенсивным накоплением материальных и культурных ценностей;
• фаза обскурации — окончательное снижение пассионарного напряжения до минимального уровня — как результат деградации этнической и общественной системы, в которой становится невозможной любая конструктивная деятельность;
• фаза мемориальная — окончательная стабилизация пассионарного напряжения на низком уровне при одновременном достижении равновесия с окружающей средой, однообразное существование, исключающее как деградацию, так и развитие.

Всего такой цикл занимал от 500 до 1000 лет.

Гумилёв (написавший ряд интересных книг), несомненно, выдвинул ряд интересных идей и поднял важные вопросы о причинах многих исторических явлений. В заслугу ему можно поставить также то, что он обогатил русский язык новым словом «пассионарий» — этот термин оказался настолько удачен, что его стали использовать в научных работах. Однако попытки Гумилёва загнать реальную историю в прокрустово ложе «Пассионарной теории этногенеза» не были особенно удачны. Гумилёв (как до него Шпенглер и Тойнби) произвольно делил человечество на цивилизации по понятному одному ему критерию и так же произвольно приписывал разным обществам разные «фазы» — никаких объективных критериев оценки количества пассионариев Гумилёв не предложил. Кроме того, в своих книгах Гумилёв допускал чудовищное количество фактических ошибок. Неудивительно, что коллеги-историки встретили идеи

Гумилёва (как ранее они встретили идеи Шпенглера и Тойнби) с глубоким и обоснованным скепсисом.

Человеческая история слишком сложный процесс, чтобы её можно было вписать в узкие рамки какой-то одной теории — хоть стадиальной, хоть циклической. Но такие идеи будят мысль и пробуждают интерес к событиям прошлого, а это само по себе хорошо.